Все это продолжалось довольно долго, почти все время, пока длилась моя бессонница. Потом наконец я нашел решение: встал, тихонько, чтобы не разбудить Жаклин, оделся в темноте и спустился вниз. Было прохладно. Перед тратторией, почти вровень с оливковыми рощами, несла свои воды река. На другом берегу виднелась ярко освещенная площадка, где проходили местные танцы. А вдали, на равнине, светилось множество других ярких пятен. Танцевали повсюду. Летом на морском побережье люди ложатся поздно. И они совершенно правы. Неподвижно стоя на берегу реки, я наблюдал за танцами. Все мои подсчеты сразу вылетели у меня из головы, теперь уже я не думал ни о чем, кроме танцев. Они сверкали, словно пламя. Когда люди чувствуют себя одиноко среди музыки и света, у них возникает желание встретить кого-то, кто был бы так же одинок. Это очень трудно перенести. Неожиданно я почувствовал, как он у меня начал вставать. Это меня не на шутку удивило. Дело в том, что у меня вовсе не было особого желания переспать с женщиной. Неужели это действие танцевальной музыки? Или следствие недавнего дня рождения? А может, таким манером мстит мне моя пенсия за выслугу лет? Но ведь я теперь уже больше не думал ни о дне рождения, ни об этой своей пенсии. Хотя, по правде говоря, дни рождения никогда не вызывали у меня подобной реакции, а уж пенсия за выслугу лет, зубоскалил я сам с собой, по идее, должна была бы вызвать эффект прямо противоположного свойства. В чем же тогда дело? Может, это желание кого-нибудь встретить? С кем-то поговорить? Или просто отчаяние, что я так никого и не встретил? Я остановился на этом объяснении. Впрочем, все это в тот момент не имело для меня особого значения. Я погулял с четверть часа, не сводя глаз с танцевальной площадки и все в том же возбужденном состоянии. Потом, уже окончательно свыкнувшись с мыслью, что и тут мне тоже придется запастись терпением, вдруг лицом к лицу столкнулся со стариком Эоло.
— Добрый вечер, синьор,— поздоровался тот.
Покуривая, он прохаживался вдоль реки. Я был рад этой встрече. Никогда не испытывал особой симпатии к старикам, их болтовня всегда вызывала у меня раздражение, но в тот вечер охотно стал бы говорить и со столетним старцем, да что там, даже с любым психом.
— Жарко,— заметил он,— должно быть, запарились под своей комариной сеткой, так, что ли?
— Да,— согласился я,— какой уж тут сон в такую жарищу.
— Вся беда в этих комариных сетках, это они удерживают тепло. Я вот сплю без них, кожа у меня уже старая, так что комарам она не по вкусу.
В отраженном свете реки я ясно видел его лицо. Оно было сплошь испещрено тончайшими морщинками. Всякий раз, когда он смеялся, щеки у него надувались, глаза загорались и весь он делался похож на старого, немного порочного ребенка.
— Не знаю, чего они ждут, почему до сих пор не посыпят ДДТ, вон там, у подножия той горы. Уж три года как обещают: вот-вот приедем, вот-вот приедем.
Он мог говорить все, что приходило в голову. Наверное, у меня был такой вид, будто мне чрезвычайно важно все, что бы он ни сказал. Тем не менее сам он выглядел несколько удивленным.
— Да если бы только комары,— заметил я,— тут еще эта музыка, тоже спать не дает.
— Понятное дело. За один день к этому не привыкнешь,— ответил он,— зато завтра, сами увидите, будет уже совсем другое дело.
— Конечно,— поддержал я.
— Сами посудите, не запрещать же из-за этого танцы, как вы считаете?
— Ну что вы,— возмутился я,— и речи быть не может!
— Вот увидите,— заверил он,— к музыке привыкаешь куда быстрее, чем к комарам.
— Само собой,— согласился я.— А вообще-то,— снова заговорил я,— разве здесь комары, вот в колониях, там были комары так комары.
— Выходит, вы из колоний?
— Я там родился и вырос.
— Брат моей жены был в Тунисе, он держал там бакалейную лавку, в городе Тунисе.
Некоторое время мы поговорили про колонии. Потом он опять вернулся к комарам. Этот вопрос явно его беспокоил. Он даже заволновался.
— Один комар, один-единственный комар,— заметил я,— способен испортить вам всю ночь.
— Думаете, они не знают об этом там, в Сарцане? Очень даже прекрасно знают. Но ведь у них-то в Сарцане комаров нет, вот они все время и забывают.
