Он поплелся, не особенно выбирая направление. Не идти на вечер было так же немыслимо, как идти. Его ждут, он уже раструбил поклонникам про новые песни, а товарищам по группе — про новый чудо-инструмент. У Тони было несколько часов, чтобы раздобыть новую приличную гитару, привести себя в порядок и добраться до Сохо, где располагался зал. Первым делом он зашел в Макдональдс, кое-как умылся, и побежал, на ходу обдумывая план.
* * *
Мафусаил брел через вспаханное поле, пиная ногами крупного белого барана. Баран отбивался и не хотел идти. Время от времени он поворачивался к Мафусаилу рогами и угрожающе наступал. Мафусаил тогда бил его хворостиной.
Мафусаил собирался принести этого барана в жертву богам с просьбой помочь ему в пограничном споре с Енохом. Когда-то давно сосед передвинул межу на шесть локтей. Мафусаил долго и безрезультатно с ним ругался и судился. Межа давно вросла в землю на новом месте, и уже почти двести лет спор то затухал, то снова разгорался. Соседи поджигали урожаи противника, их жены бросали в колодцы дохлых крыс, дети душили вражеских кур.
В остальном жизнь складывалась удачно. Мафусаил был уважаемым в деревне человеком, его ветчины, шерсть и овечий сыр приходили покупать издалека, и он все еще был здоров как бык, хотя ему шел шестьсот сорок седьмой год. Дома его ждала любимая двенадцатая жена…
(Он вспомнил жену, плотоядно зажмурился и измерил взглядом расстояние до дома. Идти было еще долго — поля и пастбища Мафусаила были велики. Он привязал барана к ближайшему дереву, огляделся и поднял рубаху. Баран испуганно заблеял).
…дома его ждала любимая двенадцатая жена, дети и много поколений внуков. Прошлой осенью соседские свиньи перемерли от неизвестной болезни (недаром он послал внуков рассыпать по полям зерна таира), и теперь он продавал ветчины на монету дороже, чем в прошлом году.
Мафусаил открыл дверь в притвор, отведенный для жертвоприношений. Солнце пробивалось сквозь щели в соломенных стенах и освещало покореженный бронзовый топор, черный от многих слоев крови камень, служивший алтарем, и разбросанные по полу шкуры. Баран, испугавшись то ли пробежавшей крысы, то ли противного сладковатого запаха, рванулся наружу, но Мафусаил уже подтащил его к алтарю и позвал старшего сына.
* * *
Квартира Дика Бастона, за глаза называемого Бастардом, пахла виски, духами и залежавшимся грязным бельем. Стены были увешаны плакатами, изображавшими в основном зады и груди разных оттенков и в разных ракурсах, но примерно одной формы и размера.
Дик учился, если это можно так назвать, в выпускном классе, и единодушно считался самым опасным типом в школе. Несмотря на это, или именно потому, к нему липли девчонки. Рыжая Мэг одно время тоже крутилась вокруг, но у Дика тогда был полный комплект. Кажется, Мэг даже заработала фонарь под глазом от одной из Диковых девиц. Дик давно ушел от родителей и жил один. Время от времени за ним в школу приезжали на BMW крепкие ребята мексиканской наружности, в коже и с косичками.
У Дика водились деньги, по представлениям других школьников, огромные. Он охотно давал в долг под процент, за мелкие услуги, а иногда и за так.
— Ну, садись, раз пришел, — буркнул Дик, — кто это тебя? Может, надо разобраться?
— Нет, Дик, спасибо, все в порядке, — ответил Тони и уселся на край стула.
— А, из-за бабы, — заметил Дик, радуясь своей проницательности. — Хочешь выпить? Виски?
Тони хотел. До сих пор он пил всего несколько раз и в основном пиво. Он сделал слишком большой глоток дурно пахнущей жидкости и с видом знатока сказал, сдерживая тошноту:
— Хорошая вещь.
— Так себе, — ответил Дик. — Выкладывай, зачем пришел.
— Дик, мне нужны деньги. Срочно, — быстро выпалил Тони и удивился собственной смелости.
— Деньги нужны всем, — ответил Дик философски, как будто первым сделал это открытие. — И всем срочно. Сколько?
— Хотя бы четыреста. Лучше шестьсот.
Дик медленно достал сигарету. Прикурил. Затянулся. Встал и открыл дверцу шкафа. Тони увидел несколько стопок купюр.
— Немаленькая сумма, — заметил Дик, прищурившись, — как отдавать будешь?
— Отдам постепенно. Летом пойду работать к отцу.
