Главная идея этого эксперимента заключается в следующем: у человека не может быть одного определенного мнения по какой-либо теме. Чтобы иметь хотя бы одно убеждение, нужно быть в курсе хотя бы нескольких точек зрения. Вновь приведу наглядный пример: диалог с моим другом Клетусом.
Клетус. Я боюсь медведей.
Я. Почему? Потому что у них такой густой мех?
Клетус. Ого, я не знал, что у них есть мех.
Я. Потому что они одни из крупнейших животных?
Клетус. Они большие? Я даже не знал, что они животные, честно говоря.
Я. Но ты хотя бы в курсе, что это живые существа, обитающие в физическом мире?
Клетус. Ого, век живи, век учись.
Я. Ты боишься их из-за того, что они похожи на птиц?
Клетус. Ого, правда похожи?
Я. Нет, конечно! Ты вообще хоть раз видел медведя[12]?
Клетус. Нет… Как они выглядят?
Я. Да хватит! Что ты вообще знаешь о медведях?
Клетус. Что они страшные…
Я. А помимо?
Клетус. Ничего…
К этому моменту мы как минимум начинаем подозревать, что Клетус когда-то услышал от кого-то, что медведи страшные, но понятия не имеет, что это вообще значит. Очевидно, что он на самом деле не боится медведей, потому что даже не знает, что такое медведь. Чтобы приписать Клетусу страх медведей, мне (независимо от того, считаю ли я их пугающими или нет) нужно подтверждение того, что Клетус знаком с концептами «медведь» и «страх». Чтобы увериться в том, что Клетус знаком с концептом медведя, мне нужно приписать ему определенные убеждения о медведях, в которые верю я сам (например, что это животные, не похожие на птиц). Если Клетус не разделяет эти убеждения, то мы вообще не сможем понять, что же он подразумевает под словом «медведь», если оно вообще для него что-то значит.
Я твердо уверен: оснований приписывать Клетусу суждение «медведи страшные», у нас не больше, чем, к примеру, суждение «камни страшные». Идея, что убеждения одного человека придают смысл словам другого – еще одно изобретение холизма, в данном случае концептуального. Что это такое – узнайте у Селларса, Дэвидсона или Куайна. Даже если бы Клетус имел в виду концепт страха и высказал бы при этом максимально общую мысль вроде «Медведи – скорее нечто, чем ничто», самое большее, что мы могли бы ему приписать, – убеждение в том, что существует нечто страшное, а не в том, что страшны именно (большие и мохнатые) медведи.
Итак, подведем итоги. Допустим, я утверждаю, что у кого-то много ложных убеждений. Теперь я должен показать, что в каждом ложном убеждении, которое я хочу приписать человеку, содержатся некоторые понятия. Значит, я должен приписать еще человеку какие-то убеждения в связи с содержанием этих понятий, которые сам считаю истинными (например, что среди существующих вещей есть страшные). Следовательно, каждое ложное убеждение, приписываемое мной человеку (например, Гомеру), я должен связать с несколькими истинными убеждениями этого человека. Если каждое ложное убеждение Гомера связать с несколькими истинными, я не смогу сказать, что все убеждения человека неверны – у него есть набор истинных убеждений. Идея, что чьи-то убеждения всецело ложны, остается непротиворечивой только в том случае, если мы не обращаем внимания на все те истинные убеждения, которые приписываем личности.
Достаточно ли этих аргументов, чтобы доказать, что Возможность Матрицы – на самом деле Невозможность? Боюсь, нет. Даже если бы злобные компьютеры Матрицы не смогли сделать ложными все ваши убеждения (и в этом случае их нельзя было бы вообще именовать убеждениями), значительная или большая часть убеждений могла бы быть ложной, если бы вы пребывали в Матрице. Таким образом, нам придется признать Возможность Матрицы. Мы все-таки можем находиться в Матрице, и масса наших убеждений может быть ложной, даже если некоторые из них оказываются истинными.
