В глазах Джил застыла непреходящая тревога, и у нее появилась странная манера ощупывать свои руки и запястья, словно в поисках чего-то, что она очень опасалась там обнаружить.
— Теперь это просто, потому что люди напуганы. Черт, я и сама напугана до ужаса.
И Руди чувствовал это. Но Джил боялась вовсе не зимы и не подледных чародеев.
На ступенях Убежища они едва успели отпрянуть в сторону, чтобы не налететь на Скелу Хогширер, которая вместе с подружками вылетела откуда-то из бокового коридора.
Одна из девочек держала Скелу за запястье и сердито вопила:
— Она меня укусила! Она меня укусила! — А все прочие принялись собирать бусины, рассыпавшиеся по ступеням. Руди понятия не имел, что происходит, да это его и не интересовало. День выдался ясным, тепло понемногу возвращалось на землю, вновь предвещая весну. Люди трудились на полях, готовясь к повторной посевной.
По этому поводу на Совете тоже велись бурные дискуссии: высаживать ли зерно или придержать его, чтобы накормить людей зимой и осенью.
К тому же никто не может быть уверен, прав ли Ингольд.
— Что ты хочешь этим сказать? — сердито воскликнул Руди. — Ингольд видел все своими глазами.
— Ингольд говорит, что видел это, — резонно указала Джил. — Если бы ты не был магом, ты бы ему поверил?
— Конечно, да!
Он сказал так скорее из чувства долга, и тут же сам понял, насколько глупо это прозвучало. Джил лишь иронично приподняла брови и промолчала.
Ингольд ожидал их в рощице неподалеку от дозорных башен. Выглядел он лучше, чем прошлой ночью: должно быть, успел немного поспать и отдохнуть.
— Ты был прав, — сказал ему Руди, пока старик разбирал вещи, которые они ему привезли: одеяла, провизию, сменную одежду, лекарства. — Эти болваны собрались посадить тебя под замок, как только ты вернешься, и придумать что-нибудь, чтобы не дать тебе опять сбежать.
— А я именно это и намерен сделать. — Ингольд выпрямился, глядя на черный монолит Убежища, видневшийся за деревьями. Над стенами по-прежнему висел синеватый дым, даже подпорченное мясо продолжали доставлять из Ворнсвила и Манса, и коптильни работали в нем и ночью.
— Я бросаю их на произвол судьбы... Возможно, просто из-за какой-то безумной идеи. То, что я способен творить магию, еще не означает, что я не подвержен галлюцинациям, — проговорил он, обращаясь к Руди. — Я мог поверить в какой-то обман.
— Хм...
— Кто-то подстроил то нападение на меня, — спокойно заметила Джил. — И на тебя тоже. Кто-то... говорит со мной. Шепчется у меня в голове.
Руди заметил, как они переглянулись между собой. В воздухе повисло молчание, полное невысказанных слов. Наконец, Ингольд негромко произнес:
— Дитя мое, если бы только я мог... обойтись без тебя в этом путешествии... Но это невозможно...
— Ты же видишь сам, — с застывшим лицом отозвалась она. — Верно?
Если бы речь шла не о Джил, Руди мог бы поклясться, что слезы выступили у нее на глазах.
— Ты это видишь.
Он кивнул и отвернулся.
— Да, я...
Она продолжила, коснувшись его руки и понизив голос:
— Если бы я знала, как с этим бороться, то сделала бы все возможное, Ингольд. Клянусь! Но сон возвращается, и всякий раз велит мне убить тебя.
Шокированный, Руди подскочил на месте, а Ингольд поднял голову и взглянул на Джил, словно надеялся, что она скажет что-то совсем другое, но она этого не заметила, ибо смотрела на свои руки, сцепленные на поясе.
Джил продолжила, машинально ощупывая запястья.
— Клянусь, что такого не произойдет. Если будет совсем плохо, я скажу тебе, и ночью ты сможешь связывать меня. Днем все в порядке, но я крутила ситуацию в мозгу и так, и эдак, и другого выхода не вижу. Я должна отправиться с тобой.
Она по-прежнему избегала встречаться с Ингольдом взглядом и говорила торопливо, словно произнося заранее заученные слова:
— Я бы осталась здесь, если бы могла. Будет трудно, и порой я начинаю сомневаться: может, я потому так уверена, что нужна тебе, что Они внушают мне эту иллюзию. Они хотят, чтобы я стояла у тебя за спиной с мечом в руке, но клянусь, что скорее умру, чем причиню тебе зло.
Ингольд долгое время молчал, глядя на Джил. Пару раз порывался заговорить, но так и не решился. Наконец, он взял ее за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза.
