А вот Джованнин не носила ни того, ни другого, равно как и вуали. Может, женщины, служащие Церкви, здесь считались равными мужчинам? Интересно, как аббатисе удалось захватить власть в свои руки и добиться столь высокого поста.
Обращаясь к девушке, Ингольд продолжил:
— Холод надвигающейся зимы — вечной зимы — сковал эту землю, как сковал и многие другие. Урожая уже не хватает, чтобы прокормить ваш собственный народ, госпожа, не говоря уже о беженцах с севера. Сомневаюсь, что вы смогли бы прокормить их, даже обратив в рабство, хотя, возможно, именно это и обещали вам военачальники.
Она по-прежнему никак не отзывалась на его слова, и выражение глаз ничуть не менялось. Джил вспомнила ее имя: Йори-Эзрикос, «дочь Эзрикоса». Император был владыкой Алкетча и князем Семи Островов... И все равно тебе, крошка, не дождаться почетной диакритики...
Здесь, на юге, мальчики получали имя в возрасте шести лет, хотя в бедных семьях их именовали просто по порядку: Ниниак означало «третьерожденный»; девочкам же имен не давали вовсе. Ваир на-Чандрос взял в жены дочь императора против воли. «Зловредная бунтарка», — так называла ее домоправительница в Баалак-аре.
Джованнин ответила вместо принцессы:
— Нам всем ниспослано испытание. Это очень похоже на тебя, Инглорион — все вы таковы, маги, с вашим невежеством и высокомерием, — пытаться обмануть Судьбу с помощью воли иллюзии и магии, обойти испытания, предназначенные душе.
Она уселась в кресло, глядя на пленников.
— Но женщина, дающая наркотик своему мужу, вместо того, чтобы позволить ему страдать от очищающей боли, все равно грешит. И сколько бы ты не тешился иллюзиями, считая себя спасителем мира, ты все равно во власти Зла. И всех своих последователей отправляешь прямиком в Ад.
— А тебе известен иной путь? — проговорил он без иронии.
— Я знаю закон. — В голосе ее звучало такое самодовольство, что сердце Джил упало. — Закон говорит, что все, происходящее от магии, берет свой корень во Зле, сколь бы ни были благотворны внешние проявления и цели. — Это был голос человека, абсолютно уверенного в собственной правоте, несгибаемого и неумолимого, способного убивать других и себя без малейшей тени сомнений, если к этому призовет долг. Бектис наблюдал за Джованнин, не отводя глаз, и Джил поразилась, сколько ненависти было в его взгляде.
— Зло — это иллюзия, — продолжила Джованнин. — Зло — это воля. Что еще есть магия, как не иллюзия и не воздействие колдовской воли на законы материального мира?
— Но то же можно сказать и об искусстве, — возразил негромко Ингольд. — И о медицине. Первая женщина, добывшая огонь, ударом кресала также обошла законы богов зимы, моя госпожа; первый мужчина, превративший ветку дерева в копье и метнувший ее в пасть саблезубу, оспорил законы, данные ему с рождения. Но я спорить не стану.
Он покачал головой, и длинные седые волосы упали на лицо. Запавшие голубые глаза потемнели от усталости.
— Те же боги зимы одержали победу и надо мной. Я явился на юг, в усыпальницу Слепого Короля в надежде сотворить великую магию, которая остановила бы холод, грозящий уничтожить весь мир. Я мог бы остановить похолодание, даже если бы не сумел вернуть в мир тепло. Но я потерпел неудачу.
Он покачнулся, потеряв равновесие; охранники удержали Джил, готовую ринуться ему на помощь. На повязках Ингольда она увидела проступающую кровь.
— Госпожа, я не смог исполнить того, за чем пришел сюда. У меня не хватило сил, и теперь я не знаю, что делать. Я могу лишь просить вас о милосердии и о дозволении покинуть эти земли и вернуться на север, чтобы там хоть чем-то помочь моему народу, прежде чем падет вечная тьма.
Джованнин слегка склонила голову набок, точно змея, оценивающая расстояние для броска.
— Столько учености, — промолвила она почти ласково, — и такое невежество. Я считаю тебя невиновным в злом умысле, Инглорион, Я знаю, что ты выше этого. Если бы у тебя и впрямь имелась душа, а не слепая тень, оставленная на ее месте Злом, я бы сказала, что у тебя были благие намерения. Ты и впрямь величайший из колдунов...
За спиной у нее Бектис негодующе вскинулся, готовый возразить.
