Мастера - страница 49

Ну, так слушай, как дело было.

Люди в давнишние-то времена сплошь пешими были. Только-только научились лапти плести, когда было им ещё до корабля умом дойти!

Жили это они так, жили, про море слышали, а никогда моря не видывали. И одолело людей любопытство. Сколотили они артель из тех, кто посмелее да побывалее, и послали на край света море повидать, руками его пощупать.

Бабы им напекли пирогов да шанежек, сложили они припасы в свои котомки заплечные, топоры за пояс сунули, отцу-матери поклонились в пояс по обычаю — и тронулись в путь.

Долго ли, коротко ли, про то история умалчивает, только дошла артель до края света. А край света-то — вот он, теперь на любой карте видать: с левой стороны море ледовитое, сердитое и с правой стороны то же море, а посерёдке земля кончается, как у сапога — острым мыском, еле-еле ногу поставить.

Подошёл первый из артельщиков к воде, сложил ладони ковшиком, зачерпнул водицы и попробовал.

— Тьфу! — говорит. — Видно, на всём белом свете жёны опару для блинов одинаково замешивают: явный пересол…

Второй в затылке почесал:

— А дорога-то, братцы, по воде гладкая…

Третий артельщик портянки снял, ноги в воду сунул, сидит, жмурится.

— А обратно, — говорит, — давайте корабль ладить! Пешком не пойду, потому как у меня ноги сопрели…

Ну, артельщики наши — народ мозговитый. Сказано — сделано. Инструмент, понятно, с собой: у кого пила, у кого топор, а у кого и бурав с долотишком.

Да наши-то и с одним бы топором управились. Они топором-то любую деревянную работу сладить могли!

Набрали артельщики матерьялу на небольшой кораблик: где плавник — брёвна плавучие, что на берег выкинуло, а где и живую сосёнку. Ладный кораблик получился, по-нашему — лодья.

До родных краёв уже не пешим путём добирались, а по воде.

С того времени так у нас и пошло: кто смел, тот и умел. А кто умел — тот и рыбку съел.

А корабел-корабельщик — всегда смелый человек, раньше других соль на вкус пробует, раньше других у него топор в руку вскакивает.

А юнга, вроде тебя, несмышлёныша, у нас зуйком называется. Так себе, значит, птенец ещё, не чайка большая, а чаинка малая, желторотик.

Слушай-ка, что бывалые люди говорят, да ума-разума и набирайся!

— Так вот, живу я в Ленинграде, на далёком Васильевском острове. Ты, конечно, сразу скажешь: стоп! Да я и сам ленинградец, знаю, где Васильевский. Вот он — можно сказать, совсем рядом. На трамвай или на автобус сел — и через полчаса на Васильевском, в Гавани. Какой же это далёкий остров?

А это, братец ты мой, с которого конца смотреть… Ежели для ленинградского парнишки, — так тут ты кругом прав. Действительно, путь не дальний. Ну, а ежели твой ровесник во Владивостоке живёт? Померь-ка по карте, близко ли…

А индийские ребятишки? Они, может, диковинный фрукт манго или орехи кокосовые каждый день жуют, а наш белый снег для них — удивление. И уж Васильевский остров — самый дальний остров будет!

Ясное дело, кокосовых пальм да бананов на моём острове нет — климат не тот. Мой остров другим делом на целый белый свет славится. Чем? А ты сам прикинь-ка: живу я, значит, в приморском городе — Ленинграде, на проспекте имени морского адмирала Нахимова. Мне в окна морской ветерок задувает, гудки корабельные доносит, словно привет с кораблей передаёт… Почему? Да потому, что многие морские корабли-работяги на Васильевском острове построены, и здесь их родина… А по родине, по земле родной везде грустят, всюду её вспоминают — что корабли, что люди.

И есть на моём родном Васильевском острове место, которое я ни на какое другое место в мире не променяю. Стоит там, на Косой линии, здание. А над ним укреплены два ордена, и гордая надпись каждому видна издалека: «Балтийский завод». Самая моя родная надпись!

И каждое утро раскрываю я свой рабочий пропуск и прохожу сквозь проходную. Да меня, если честно сказать, и без пропуска каждый на заводе в лицо узнает, скажут только:

— С добрым утром, Фёдор Васильевич!

А сразу за проходной моя дорога лежит — ни длинная, ни короткая, а вся моя жизнь.

Моя Главная дорога — это главная аллея Балтийского завода.