— В чем дело? — спросил он.
— Добро пожаловать в концлагерь Дахау, — ответил Шмуль.
Внутри было что-то вроде двора. Все это окружала стена из колючей проволоки. Место грязное, повсюду разбросаны кучи мусора, вонища адская. Неужели от туалетов? Он не мог себе этого представить. Немцы всегда отличались такой аккуратностью.
Железнодорожный двор, что ли? Да, колея, грузовые вагоны и платформы стоят заброшенные без дела, их содержимое скорее всего разворовано, клочья сена и соломы и машины, полные… он не мог сказать чем. Бревнами? Или деревянными брусками? В голову внезапно пришла мысль о деревянных куклах, потому что их формы каким-то странным образом напоминали маленьких человечков.
Наконец он узнал, что это такое. На фотографии, которую Сьюзен заставляла его смотреть в Лондоне, кажется вечность назад, все было неясно, расплывчато. Здесь — видно четко и ясно. Большинство из них были голыми и чудовищно истощенными, но скромность и сытость — это всего лишь первый и последний законы цивилизации, нарушенные на этом железнодорожном дворе. Число трупов казалось бесконечным, они были разбросаны повсюду, переплетаясь и соединяясь в какую-то огромную структуру. Пища застряла у Литса в горле, и ему пришлось бороться с рвотным рефлексом. Воздух был наполнен удушающей вонью, смесью гниения и экскрементов, этих двух великих компонентов тевтонского воображения — смерти и дерьма.
— И мы еще думали, что все уже видели, — сказал Тони.
Шофер выскочил из машины, его рвало около колеса джипа. Он всхлипывал.
Литс попытайся его успокоить:
— Ну ладно, ладно, все будет хорошо.
— Господи, господи, — не останавливаясь, повторял мальчик.
— Все в порядке, — сказал Литс.
Но он чувствовал себя так, словно сам вот-вот расплачется. Теперь он видел, что они сделали. На фотографию ты мог посмотреть и отвернуться, и все это исчезало. А здесь отвернуться было некуда.
Стоя в швейной мастерской, Литс протянул руку и дотронулся до черной формы. Это была всего лишь материя.
— Джим?
Он обернулся.
У него за спиной стояла Сьюзен.
Репп проснулся оттого, что ему в глаза ударило солнце. Внезапный яркий свет отдал его голове приказ о растерянности: все его ощущения сводились к болезненному покалыванию соломы, касающейся его кожи. Когда он попробовал пошевелить ногой, то раздался пронзительный протестующий писк, и Репп почувствовал возню чего-то теплого и живого, примостившегося рядом с ним.
Крыса.
Он с отвращением заворочался и откатился в сторону. Крыса оказалась под ним, привлеченная его теплом, и пробилась к его мешку. Репп уставился на нее. Смелое чудное создание, бесстрашный космополит, стоит себе тут на земле, даже пытается забраться к нему на ноги, глазки смотрят с проблесками ума, усики впитывают информацию из воздуха, розовый язычок шустрый и подвижный. В России тоже были крысы, здоровенные, размером с корову, а это умудренное жизнью существо — швабское, хитрое и лукавое. Он бросил в крысу винтовкой и промахнулся, но шум заставил ее юркнуть поглубже в сарай.
Репп вылез из соломы и начал собирать свои вещи. Крыса прогрызла холстину мешка и добралась до хлеба. Остался ломоть, сырой и обкусанный, и Репп не смог заставить себя поднести его ко рту. Разозлившись, он забросил его в темноту сарая.
Сюда он забрался вчера поздно ночью. Пустая ферма, распаханные поля, дом опустелый и разграбленный, все пожитки исчезли. Но ничего не сожжено — американцы не встречали на своем пути выжженной земли, — и, отчаянно устав, он нашел себе убежище в этом сарае.
Репп принял решение продвигаться по сельской местности, избегая дорог, пока не отойдет как можно дальше от того места, где произошел неприятный инцидент с полевой полицией «Рейха». В этой пустынной округе, среди ряда невзрачных ферм, шанс неожиданно столкнуться с СС или, что еще хуже, с американцами был меньше.
И все же сейчас, подумав об американцах, он занервничал. Как близко они подошли? Как долго он проспал? Репп взглянул на часы: еще не было семи. Он выглянул наружу, но ничего там не увидел, кроме мирного сельского пейзажа. Прошлой ночью, после того как опустилась темнота, он слышал канонаду и видел вспышки: эти гады, должно быть, уже совсем близко.
