Репп напомнил себе, что надо быть осторожным. Слишком богатое воображение может убить так же быстро, как и вражеские пули. Но он привык работать на открытых местах, когда у него за спиной было просторно. А здесь, кроме темноты, ничего не было. Он мог поднести руку к лицу, держать ее всего лишь в двух-трех сантиметрах от глаз, и все равно ничего бы не увидел.
Репп машинально пробирался вперед, думая о том, что для него это определенно самый тяжелый момент во всей войне; при этом он отчаянно старался сосредоточить свое внимание на физических проявлениях — движениях рук, толчках ног, продвижении вперед всего тела. Крыша туннеля давила ему на плечи. Она могла обрушиться в любой момент. Репп пробирался вперед. Вот еще несколько метров.
Он провел под землей, как ему показалось, несколько лет, пока не добрался до конца. Оставались последние метры, но тут у него внутри встрепенулась паника — он представил ее в виде совы с бешено хлопающими крыльями. Холодный воздух ударил в ноздри как пьянящий аромат, густой и чувственный. Желание вырваться из отверстия и плясать от радости было неудержимым, но Репп поборол его. Он вылез на поверхность осторожно, без резких движений. Вылез буквально в нескольких метрах от края леса. Сражение еще продолжалось, в основном это были неясные огни и отдаленные звуки в стороне лагеря, но у Реппа не было времени, чтобы задумываться об этом. Он продолжал ползти среди деревьев, таща за собой мешок и винтовку. Один или два раза он замирал на месте, чувствуя поблизости присутствие человека. Обретя наконец уверенность, что он остался один, Репп остановился, быстро сверился с компасом и определил направление.
Его путь проходил мимо стрельбища. Хотя было еще совсем темно, Репп обогнул его, не желая рисковать и показываться на открытом пространстве. Внезапно раздался голос, наглый, американский. Репп моментально нырнул обратно и залег, тяжело дыша. Американцы? Так далеко?
Репп отодвинул кусты и уставился в темноту. Он разглядел смутные фигуры двигающихся людей. Должно быть, какой-то патруль, дополнительные меры безопасности. Но когда его глаза начали привыкать к темноте, он разглядел, что люди собираются вокруг каких-то белых покрывал. Он попытался уловить смысл происходящего и…
Парашютисты.
Теперь он точно знал, что это вовсе не превратности войны. На его территорию вторглась американская разведывательная группа.
Парашютисты прибыли с определенной целью.
Они пришли за ним.
Репп понял, что на него охотятся. Он почувствовал тяжесть в животе. Если бы это была просто перестрелка, его мастерство против их, — это было бы одно. Но данное дело было намного сложнее, и его собственные действия являлись лишь одним из путей к достижению цели. Он был уязвим по крайней мере в тысяче других отношений. Он мог прекрасно передвигаться, блестяще проделать все, что требуется, и все равно проиграть.
Он опережал их, но с каким преимуществом? Что им известно? Что осталось среди развалин пункта № 11? Видели ли они документы из финансового отдела? Докопались ли до секрета названия «Нибелунги» — любимого названия рейхсфюрера, шутки, которой он восхищался?
Самым худшим было, если они докопались до другой половины операции «Нибелунги» — до испанского еврея, ради которого все это и организовывалось.
Репп убрал остатки хлеба в мешок и пошел дальше.
У Литса были большие проблемы. Он не только не поймал Реппа, но и не имел представления о том, куда делся этот чертов немец. Хуже того, он не знал, в каком направлении двигаться дальше ему самому. Его археологическая экспедиция в развалины пункта № 11 провалилась — ничего, кроме сгоревших дел и разбитого, почерневшего оборудования. И трупов. И во всем этом не было ни единого осколка, ни единого лоскутка, ни единого обломка, который мог бы привести к следующему шагу. След был потерян.
Теперь оставалось надеяться только на удачу. Литс уселся за импровизированным столом на территории лагеря. Перед ним лежало то, что осталось от нескольких тысяч 7.92-миллиметровых патронов kurz, — то, что он приказал собрать парашютистам перед их отбытием.
