Его во дворе семнадцатого дома не оказалось, зато на детской качели сидела моя жена Алиса. Губы поджаты. В уголках покрасневших глаз резко обозначились паутинки морщинок…
– Привет, – говорю я неожиданно хрипло. Горло перехватило от тоски и нежности к любимой женщине. – Ты уже вернулась?
– Я никуда и не ездила. Визу не успела открыть…
Внешнее спокойствие меня не обманет. Внутри у нее кипит шекспировская буря, срывая оснастку и ломая мачты у отчаянных смельчаков, рискнувших пуститься в плавание.
– Юра, где ты был?
– Не поверишь…
– Почему же? Поверю… Скажи: у тебя другая женщина? Я ведь чувствую. Скажи правду, – нам обоим легче станет…
– Аля, посмотри на меня внимательно. Кто может польститься на такое жалкое никчемное создание? Никакой женщины нет. Я люблю только тебя. Неужели ты не поняла за все годы – я однолюб. Пошли домой, а?
Она отталкивалась ногой и тихо раскачивалась, глядя вверх, на молодую луну. На лице блестят мокрые дорожки от слёз.
– Аля, на меня как-то неожиданно всё свалилось. Я отдохну и расскажу. Честное пионерское!
– Не трогай, ты мне противен!
Несмотря на упорное сопротивление, я поднял ее на руки и пошел к подъезду. Господи, как давно я это не делал! Почему мы так живем? Почему мы не можем радоваться тому, что имеем?
– Скотина, животное, – бормотала она, рыдая уже в голос. – Какое же ты чудовище!
Ничего. Это пустяки. Это истерика. Это пройдет…
Теперь я понял свою ошибку. Мы начнем сначала. Мы съездим в Херсон и привезем Ксюшу. Хватит ей болтаться у бабушки. Завтра же пойду за билетами…
– Пусти! Правда, пусти. Тебе же тяжело…
– Я тебя люблю. Очень.
Остаток пути поднялись на лифте. Жену все еще колотила мелкая дрожь. Я уложил её в постель, напоил горячим молоком и долго сидел рядом. Она не возражала. Первый признак примирения…
Аля забылась тревожным сном, беззащитно по-детски всхлипывая. Я пошел на кухню, не включая свет, поставил чайник на огонь. Вытащил из блока новую пачку сигарет. Звонок в дверь. Как не вовремя…
Парень с сумкой через плечо. Не хватает только фуражки с кокардой для полного соответствия. Это он, это он – ленинградский почтальон…
– Срочная телеграмма. Распишитесь, пожалуйста.
Серьёзный молодой человек. Ни тени улыбки. В свете тусклой лампы ставлю свою закорючку. Текст можно не смотреть. Я его знаю. Там всего одна строка. «Шкловский жив. Возвращайся. Ты нам нужен». И подпись: Командор Котов… Хорошо. Очень хорошо. Просто великолепно. Адмирал Стрелков никогда не бросал людей в беде.
– Юра кто там?
Таки разбудил жену…
– Спи, солнышко, почтальон приходил. Телеграмму принес.
– От мамы? Что-то с Ксюшей?
Зря я про телеграмму сказал. Не подумал…
– Не волнуйся. Всё в порядке. Это не от мамы. Это Марат так шутит. В гости нас приглашает на следующей неделе.
Выпив две кружки крепкого чая, я сходил в спальню и, не удержавшись, поцеловал спящую жену. Потом без всяких усилий взмыл к потолку и вылетел через приоткрытую створку лоджии…
Ветер сразу забил рот и ноздри. С непривычки тяжело дышать…
Город выгнулся внизу суповой тарелкой. Я набрал высоту и лег на курс. Россыпь огней свернулась в яркую точку и осталась далеко позади. Встречный поток свистел в ушах и яростно трепал одежду. Над головой неподвижно висели звезды. Такого количества я не видел никогда. Внизу проплывали пятна света неправильной формы. Я скорее догадывался, чем узнавал – Курган, Уфа, Нижний Новгород…
Вот и Москва. Я прошел на бреющем полете над Тверской, а над самой шапкой ресторана McDonald(s столкнулся с астральным телом президента. Он прожевал чизбургер, запил его кока-колой и озорно подмигнул: «Летаем, значит…вот и славно». На кремлевской стене маленькие человечки отчаянно размахивали руками. «Отстаньте вы, в натуре!» – крикнул президент рассерженно и умчался в сторону микрорайона Южное Бутово.
До боли в животе захотелось есть. Заметив знакомую вывеску кафе «Встреча», я спикировал вниз. Зал был почти пуст. Музыкант тихо играл на аккордеоне ностальгический Hotel California. Компания сильно пьяных прилично одетых мужчин шумно распределяла кредиты Мирового Валютного Фонда. В углу, вольготно вытянув ноги, дремал Серега Пенкин. Тимур с Маратом расписывали пулю. Без розетки Тим чувствует себя неуютно, и это бросалось в глаза.
