Я должен был ему помочь, и я ему помог. Ввел в транс — и «прочел» послание. И только потом сообразил, что именно этого Маххаим и ждали. Как только «информационный пакет» был передан, Рыба снова стал нормальным человеком, в меру испуганным, в меру заинтригованным. Лично от себя он мог сообщить немногое. Он с соплеменниками приятно проводил время на ярмарке. Денег было — завались. Все радости местной жизни — в свободном доступе.
Но кто-то донес Маххаим, что он знаком с чужаком. То есть со мной. Вчера Маххаим велели Рыбе явиться в свое подгорное царство и… Дальше — провал.
Зато храбрый охотник за яйцами кое-что рассказал о настроениях в городе-ярмарке. Настроения были мрачные. Слухи обо мне и моих зверях распространялись самые жуткие и отвратительные.
Но это — лирика. Главная информация: Маххаим вели себя странно. Раньше почти ежедневно кто-то из оборотней присоединялся к караванам, уходившим вверх по реке. Однако последние три дня ни один оборотень не вышел из-под горы. Они сидели у себя в подземельях и не показывались даже на ярмарке. Весь информационный обмен шел через особо доверенных стражей Закона и черных слуг. Я мог бы посчитать, что они испуганы моей расправой над своими сородичами, но уверенности в этом не было. Иначе с точки зрения формальной логики было не объяснить потрясающую наглость предложения, которое мне было сделано.
Я так долго переваривал содержимое «посылки», что озаботившийся Говорков, не выдержав, подал голос:
— Что-то случилось, Мастер?
— Можно сказать и так.
Я поглядел на бывшего учителя, потом на Меченую Рыбу. Оба сидели на корточках напротив меня и даже были чем-то похожи: примерно как негатив и позитив.
Говорков тряхнул выгоревшей добела челкой:
— Давай, не тяни. Хоть в двух словах.
— В двух словах? — Я не стал его мучить. — В двух словах: мне предложено умереть.
— Ничего себе!
— Вот и мне удивительно, — я хмыкнул. — А если подробнее, то Маххаим хотят, чтобы я явился к ним в подземелье, и там со мной будет проделана операция децеребрирования.
— Чего-о?
— Латынь надо знать, — назидательно произнес я. — Мозги мне удалят, вот чего.
— Интер-ресное предложение! Ты, конечно, пойдешь отдашься, — Михал Михалыч захихикал.
Меченая Рыба тоже нерешительно улыбнулся. Русского языка он не понимал и решил, что нам весело.
— Представь себе — пойду! — Я ухмыльнулся еще шире.
Вот что значит даже слабенький эмпат! Говорков сразу понял, что я не шучу. И улыбка сбежала с его лица.
— Ты спятил? — осторожно поинтересовался он.
— Опять угадал, — похвалил я моего единственного двуногого друга на этой земле.
И добавил совершенно серьезно:
— Этот мир выворачивает мои мозги наизнанку. И цвет у этой изнанки очень далек от ангельской белизны. Чем сильнее я становлюсь, Миша, тем меньше во мне остается от славного парня Владимира Воронцова. Ладно, не мрачней! Кое-какие плюсы в этом тоже есть. Например, я теперь совсем не боюсь этих чертовых тварей. Пусть они меня боятся! И они, кстати, боятся!
— С чего ты взял? — Выражение лица Говоркова идеально подошло бы доктору-психиатру. — Поясни!
— Погляди вокруг, — предложил я. — Что ты видишь?
Говорков поглядел.
— Озеро вижу, берег, город по ту сторону… Ну, гору вижу.
— Еще?
— Мишка рыбу ловит…
— А видишь ли ты Маххаим?
— Не понял?
— А ты подумай. Вот сидим мы на берегу озера всего в нескольких километрах от их главной резиденции. Спокойно так сидим, никого не трогаем. И нас никто не трогает, что характерно. А что мешает? Что мешает нескольким сотням оборотней с целой стаей ящеров взять да и напасть на нас, беспечных? Сотни — против троих (тебя как боевую единицу можно не считать). По-моему, вполне победоносная пропорция. А их — нет.
— Думаешь, Маххаим испугались? — Говорков заметно повеселел.
— А хрен их знает, господин учитель. Не уверен, что стоит подходить к ним с человеческими мерками. Я вполне допускаю, что эти твари — прожженные индивидуалисты и каждый из них в отдельности не имеет ни малейшего желания подохнуть за родные подземелья. А ведь напади они на нас даже всей толпой, кому-то я точно голову снесу. Или вот на него посмотри, — я кивнул на Рыбу. — Прислать ко мне можно было кого угодно, а прислали его. Почему?
