Религия — это алхимия, превращающая нищих в императоров.
Великий дзэнский поэт Иккю писал:
Безумец,
переворачиваю все вверх дном,
шатаюсь то там, то тут,
между борделями и пивными.
Найдется ли просветленный монах,
способный тягаться со мной
или хотя бы с одним моим словом?
Я рисую юг; я рисую север;
я рисую запад и восток.
Он говорит: «Люди считают меня безумцем…» Безумец, переворачиваю все вверх дном, шатаюсь то там, то тут, между борделями и пивными.
Подлинный будда не боится борделей и пивных. Те, кто боятся, — не свободны. Они — не преображенные существа.
Найдется ли просветленный монах, способный тягаться со мной?
Будда может приходить на базар совершенно свободно. Те, кто отреклись от мира, — трусы, беглецы; они разрушили все религии мира. Все религии попали в руки трусов.
Подлинно религиозный человек — лев. Он настолько центрирован в себе, что не боится находиться где угодно. Он уверен в своей чистоте, в своей вечности, в своей божественности. Он знает — если к нему придет вор, придется измениться вору; если к нему придет проститутка, придется измениться проститутке.
Наши так называемые святые боятся всего этого. Их страх указывает на их несвободу. Несвободный человек не может быть религиозным — он болен. Его болезнь требует лечения у психиатра.
Первый вопрос. Маниша спрашивает:
Наш любимый Мастер!
Наша любовь к музыке, поэзии, танцу, наша любовь к самой любви — не говорит ли все это о нашей потребности исчезнуть?
Тогда почему медитация — искусство исчезать — не возникает сама по себе?
Маниша, музыка, поэзия, танец, любовь — лишь полдела. Ты исчезаешь на мгновение и тут же возвращаешься назад. Мгновение такое короткое…
Великий танцор Нижинский говорил: «Когда танец переходит в крещендо, меня больше нет. Есть только танец». Но это длится недолго. Затем ты возвращаешься. Я считаю, что поэзия, музыка, танец, любовь — не более чем суррогат медитации. Все это хорошо, прекрасно, но это — не медитация. Медитация не приходит к тебе сама собой, потому что в медитации ты должен исчезнуть навсегда. Возврата нет, и это порождает страх.
Медитация есть смерть — смерть всего того, чем ты являешься сейчас. Безусловно, тебя ждет воскрешение, но воскреснет совершенно новое, неизвестное существо, которое скрыто глубоко в тебе.
То же самое происходит в поэзии, музыке, танце, но недолго — лишь тот краткий миг, когда ты, отбросив свою личность, соприкасаешься с собственной индивидуальностью. И поскольку это длится лишь краткий миг, ты не пугаешься; ты всегда возвращаешься назад.
В медитации ты умираешь и затем, воскреснув, становишься совершенно иным человеком. Старая личность бесследно исчезла. Тебе приходится начинать жизнь сначала. Ты должен изучить все заново — новыми глазами, новым сердцем. Вот почему медитация внушает страх.
В Упанишадах сказано: учитель есть смерть. Но это неполное определение. Учитель есть смерть, но учитель также и возрождение, воскрешение. Учитель — не что иное, как медитация. Учитель дает тебе медитацию — ничего больше он просто не может для тебя сделать. Он дает тебе медитацию, чтобы ты умер и возродился.
Медитирующий может исполнить музыкальное произведение, и оно обретет совершенно иной смысл. Медитирующий может написать стихи, и его стихи будут выражать невыразимое. Медитирующий может делать все что угодно, во всех его творениях появится новая прелесть, новая красота, новое значение.
Музыка, поэзия, танец и любовь могут стать помехой для медитации в том случае, если ты остановишься на этом. Вначале приходит медитация и лишь затем — великая музыка и великая поэзия. Ты — просто пустая бамбуковая флейта. Вселенная поет песни через тебя, танцует танцы через тебя. Ты лишь адрес — почтовый ящик. Бытие выражает себя, а ты — лишь пустой бамбуковый стебель.
Медитация сделает тебя пустым бамбуковым стеблем; что бы ни проходило сквозь тебя, твое пустое сердце будет принадлежать бытию.
И тогда бытие поет песни. Лишь немногие песни… Например, в Библии, в Ветхом Завете Песнь песней Соломона принадлежит бытию. Странно, но иудеи даже не хотят вспоминать Песнь Соломона. Им очень не нравится, когда кто-нибудь открывает эту Песнь для себя. Она такая прекрасная, такая подлинная, такая правдивая… в нашем мире лжи, лицемерия и фальши все подлинное вызывает подозрение.
