Другое дело Ильф и Петров. Их литературные игры так публичны и безыскусственны, что обнаруженная нами стилизация под Достоевского видится как художественный провал. Но что же тогда образует глубинный слой их романов, да и есть ли он там вообще? Ведь не будь Булгакова, нам бы и в голову не пришло увидеть в Остапе Бендере нечто большее, чем "порождение того времени, когда капитализм ликвидирован в своих основах, но социализм еще не победил окончательно". Что же произошло в этом литэкономическом промежутке?
"— Нам повезло, Киса, — сказал Остап, — ночью шел дождь, и нам не придется глотать пыль. Вдыхайте, предводитель, чистый воздух. Пойте. Вспоминайте кавказские стихи. Ведите себя как полагается!..
Но Ипполит Матвеевич не пел и не вспоминал стихов.
Опять идти! На этот раз в Тифлис, на этот раз по красивейшей в мире дороге. Ипполиту Матвеевичу было все равно. Он решительно не замечал Терека, который начинал уже погромыхивать на дне долины. И только сияющие под солнцем ледяные вершины что-то смутно ему напоминали: не то блеск брильянтов, не то лучшие глазетовые гробы мастера Безенчука."
Если непоэтическая натура предводителя способна уловить в пейзаже только то, что смутно напоминает фабулу (бриллианты, гробы), то для нас очевидна зависимость пейзажа от действительности, то есть — от иного литературного текста. Обопремся на ценное
указание Ильфа:
"Военно-Грузинская дорога... Безусловно Кавказский хребет создан после Лермонтова и по его указаниям" ("Записные книжки").
Следовательно и бриллианты принадлежат не мадам
Петуховой, а сокровищнице русской поэзии:
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал.
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Красою вечною блистал.
И Терек, прыгая как львица
С косматой гривой на хребте...
Презрительным окинул оком
Творенье бога своего,
И на челе его высоком
Яе отразилось ничего.
Из данного эпизода как будто следует, что авторы — руками М.Ю.Лермонтова — заклеймили нечуткого и низменного Ипполита Матвеевича и еще раз возвеличили любезного им Остапа, сделав его посмертным сотрудником поэта ("Пойте. Вспоминайте кавказские
стихи".).
Но это все только видимость. Никакого психологического противостояния персонажей (чуткий-нечуткий) здесь нет. И персонажей нет. И лермонтовские стихи авторов не интересуют и даже сам М.Ю.Лермонтов. А занимает их его герой — Демон. И брюзгливый Ипполит Матвеевич понадобился здесь для отвода глаз от главного героя:
"Был четвертый час утра. Горные вершины осветились темно-розовым солнечным светом. Горы не понравились Остапу.
— Слишком много шику, — сказал он. — Дикая красота. Воображение идиота. Никчемная вещь".
Ерунда какая-то получается: куда девалось все эстетическое отношение Бендера к действительности? Как это могут не понравиться воспетые Лермонтовым горы? Очень просто: Бендер не читатель, а герой.
И над вершинами Кавказа "Горные вершины осветились..."
Изгнанник рая пролетал,
Под ним Казбек, как грань "Слишком много шику"
алмаза,
Красою вечною блистал. "Дикая красота"
Презрительным окинул "Горы не понравились
оком Остапу"
Творенье бога своего, "Воображение идиота"
И на челе его высоком
Не отразилось ничего "Никчемная вещь"
Рогоносцы
Итак, претендент на роль Иисуса Христа, сын турецко-подданного, есть никто иной как Демон, дьявол, Люцифер, короче Воланд. Из рая он был изгнан совсем недавно:
"В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный.
— Дядя, — весело кричал он, — дай десять копеек!
Молодой человек вынул из кармана нагретое яблоко..."
Яблоко, как мы видим, не успело остыть. Соблазнив в начале своей карьеры единого из малых сих, Бендер в нарушение хронологии преступает вначале евангельскую заповедь и лишь затем ветхозаветную: соблазняет Адама (Козлевича). "Бога нет", — говорит он, самоотверженно борясь с ксендзами за душу Адама, как Демон с ангелами за душу Тамары, — "это — медицинский факт". Воланд, как будто, действует прямо противоположным образом, заверяя своих случайных знакомых, что Бог есть. Но суть дела от этого не меняется — врагу рода человеческого главное соблазнить: монахиню любовью, атеиста Богом, верующего — атеизмом.
