— Я бы убрал снова, но мне надо домой к обеду. Уже поздно, — сказал Фритц.
— Оставь всё, как есть. Если у тебя будет желание, заходи снова после школы, и мы приведем все в порядок. — Эдер улыбнулся, — Всё равно, большое спасибо. Приятного тебе аппетита и привет маме. Передай, что мне подходит пятница.
В замешательстве мальчик покинул мастерскую. Только закрылась за ним дверь, улыбка на лице мастера исчезла.
— Пумукль, немедленно иди сюда!
Маленький домовой залез под самый потолок и устроился на трубе.
— Сейчас же спускайся! — Голос мастера был таким грозным, каким Пумукль его ещё никогда не слышал.
— Нет! — пропищал он из своего убежища.
— Если ты немедленно не приведёшь всё в порядок…
— У Фритца было такое странное лицо… — захихикал Пумукль, стараясь отвлечь Эдера, но это прозвучало у него не очень убедительно.
— Да, у Фритца было странное лицо, — сказал Эдер медленно, отчетливо выговаривая каждое слово. — У тебя лицо тоже станет сейчас странным.
С сегодняшнего дня Фритц будет мне во всём помогать, а ты для меня теперь — ничто, воздух! Ты можешь отныне делать всё, что тебе заблагорассудится — уйти или остаться, говорить или молчать, лениться или нет — мне всё равно! Я тебе не скажу больше ни слова. Есть ты можешь, когда и что тебе захочется, только не со мной за столом. Вот! И это моё последнее слово!
Эдер принялся за работу.
Пумукль закричал сверху:
— Ты же не выдержишь! Ты начнёшь говорить снова!
Эдер молчал.
— Пф-ф-ф, если ты не хочешь разговаривать, мне это тоже всё равно. Я могу и сам с собой говорить.
«Дорогой Пумукль, — скажу я себе, — ты — корабельный домовой, а не какой-нибудь кёльнский работяга». «Да, — ответит Пумукль, — ты совершенно прав. Мастер Эдер не знает толка в домовых».
Домовёнок соскользнул с трубы на стол.
— Ты знаешь толк в домовых, мастер Эдер?
Эдер молчал.
Пумукль посмотрел на рассыпанные на полу гвозди.
— Мне очень нравится эта кучка. А тебе?
Эдер молчал.
— Хорошо! Я не говорю больше ни слова с тобой. Я буду сочинять. Для себя.
Вот и рифма уже готова:
Не промолвлю с тобой я ни слова.
Ничего не скажу я тебе,
Буду стих сочинять я себе!
— Здорово, правда?
Эдер молчал.
Пумукль переступил с одной ноги на другую.
— Конечно, здорово. Но я могу не только сочинять. Могу, например, пыль сдувать. Это полезно и очень весело!
Домовёнок обрадовался, что, наконец, нашёл себе занятие: прыгал по доскам и дул, дул. С ящика для инструментов он не только сдул пыль, но еще и вытер его. Это уже была почти настоящая работа. Домовой то и дело тайком поглядывал на мастера. Но тот как будто ничего не замечал и не слышал.
— Замечательная пыль! Целое облако пыли! — попробовал снова завязать разговор Пумукль. — Что ты на это скажешь?
Эдер молчал.
— Ещё подую! И ещё раз!
Большое облако опилок поднялось в воздух. Пумукль закашлялся.
— На помощь! Я задыхаюсь! — закричал он и стал кашлять ещё сильнее.
Но мастер Эдер даже не оторвал взгляда от своей работы.
Пумукль прекратил кашлять:
— Слушай, я сейчас чуть было не задохнулся. Тебе, выходит, всё равно?
Эдер молчал.
— Ах так, тебе всё равно! — Пумукль подскочил к куче гвоздей. — Мне тоже всё равно, как выглядит твоя мастерская! — и принялся разбрасывать гвозди по комнате.
— Посмотри, какой беспорядок! Беспорядочнее быть не может! — приговаривал он. Вдруг Пумукль остановился.
— Ай-ай! Я уколол ногу! Глупый гвоздь! Ах, я потеряю много крови и умру!
Крови совсем не было, но Пумукль причитал так горько, что и камень сжалился бы над ним. Но мастер Эдер был твёрже камня. Он встал, вышел из мастерской и хлопнул дверью.
Тут Пумукль закричал что было силы:
— Ты не можешь уйти! Я повредил ногу! Ты не можешь взять и уйти!
Но ничего не помогало. Пумуклю было уже не до упрямства. Чуть ли не со слезами на глазах он сел на чурку и тут почувствовал, что внутри у него что-то давит. Не зная, что такое угрызения совести, домовой подумал, что неприятное ощущение внутри вызывает голод.
— О, я голоден! Я не хочу сидеть один в мастерской, когда я голоден! — завопил он и прислушался. Тишина. Он закричал снова:
— Я уже умираю от голода! Скоро буду совсем мёртвым!
