Умалчивается одно обстоятельство: петрашевцы на своих собраниях обсуждали еще и убийство царя. А этот факт переиначивает все дело.
Достоевский, бывший в числе петрашевцев и приговоренный к повешению, показал нам своей жизнью и творчеством, что этот суд он принял, как заслуженный, и через этот суд отделался от бесов, разъедавших его в молодости.
Достоевский победил бесов в себе, но в русской жизни они никак побежденными не оказались. Каждый новый «вклад в революционную мысль», был вместе с тем и вкладом в психоз крови. Исключение можно сделать только для одного Герцена — он был настолько духовно одарен, что догматическая гнусь не могла его целиком заесть. Все другие пророки подполья шли навстречу гнуси бодро и безоговорочно.
Чернышевский (в 1853 г.) пишет: «…меня не испугает ни грязь, ни пьяные мужики, ни резня». В окончательном виде «Катехизис революционера», как он был назван, составил в 80-х годах Нечаев и никто дальше, — ни Ленин, ни Дзержинский, ни Сталин — ничего нового уже не сказали. Нечаев писал, что все средства — ложь, вымогательство, провокация, воровство и убийство не только не должны смущать революционера, но абсолютно необходимы и всячески его украшают. Это и есть революционная доблесть. Всем известно, что фабулой для «Бесов» Достоевского послужил именно процесс Нечаева, который убил своего приятеля, когда тот возымел дерзость в чем-то не согласиться с «вождем» — Нечаевым».
Но оставим пророков и перейдем к «малым». Как там обстояло дело? Увы, черные пророки всегда находили послушное и восторженное стадо».
«Я дошла до того, что бредила эшафотом», оставляет письменный след Л. Г. Шелгунова («Любовь людей шестидесятых годов» Т. А. Богданович, изд. «Академия»). Шелгунова со своими двумя мужьями принадлежала к окружению Чернышевского, но на ней явственно чувствуется гипноз, т. н. великой французской революции. «Этот месяц, проведенный в Париже, совершенно одурманил меня», — сообщает Шелгунова в 1856 году. «Я дошла до того, что бредила эшафотом». По-видимому, посещение мест казней и осмотр «священных гильотин» производили на молодую барыньку приятное опьяняющее действие».[28]
XX. Напрасно погубленные жизни
Восстание декабристов, чрезвычайно накалив политическую атмосферу в России, только отодвинуло еще дальше возможность разрешения важнейшей исторической задачи, во имя разрешения которой они поднимали восстание — освобождение крестьян. Не будь восстание, крестьян освободил бы наверное уже не сын Николая I, а сам Николай I.
Чрезвычайно показательно то, что помилованные Николаем I Киселев, А. Муравьев и Ростовцев были привлечены Императором к подготовительным работам по освобождению крестьян и проделали большую работу в этом направлении.
Ряд осужденных декабристов со временем тоже поняли, что восстание было ошибочным шагом.
Участник восстания декабристов А. П. Беляев в своих «Воспоминаниях о пережитом и перечувствованном» оценивает восстание декабристов как событие, принесшее страшный вред России («Русская Старина»).
Когда на престол после смерти Николая I вступил Александр Второй, то он простил декабристов.
«…Летом 1856 года все тянулись в Москву — ожидали коронации. Вернулся Михаил Сергеевич из заграничной поездки.
Муравьев разрешил ему остаться в Москве посмотреть на торжества.
Царило восторженное настроение. Севастопольские раны, наскоро залеченные Парижским трактатом, уже не болели. Очи всех с упованием взирали на Кремль, а практические заботы вращались вокруг приготовлений к праздникам. Настал и ожидаемый день, когда должно было раздаться царское слово о судьбе сибирских изгнанников.
Утром, в день коронации, еще никто ничего не знал: по крайний мере, дети Сергея Григорьевича ничего не знали. В ответ на все расспросы видели лишь поднятые плечи и разведённые руки. Елена Сергеевна с Михаилом Сергеевичем сидели в местах для публики на Кремлевской площади: они видели счастливые лица людей, друг друга поздравлявших, между прочим, молодого Александра Егоровича Тимашева, впоследствии министра внутренних дел, который с крыльца издали показывал дамам, сидящим на трибунах, свои только что полученные флигель-адъютантские аксельбанты, но об отце своем они ничего не знали. Так прошел весь день.
