Все успехи в жизни своей Крапчик нисколько не приписывал себе, а, напротив, говорил, что ради житейских благ он ни единым пальцем не пошевелил, но что все это лилось на него по великой милости божией. Последнее же время эта милость божия видимым образом отвернулась от него: во-первых, после того, как он дал сенатору объяснение по делу раскольника Ермолаева, сей последний был выпущен из острога и самое дело о скопцах уголовною палатою решено, по каковому решению Ермолаев был совершенно оправдан; Крапчик очень хорошо понимал, что все это совершилось под давлением сенатора и делалось тем прямо в пику ему; потом у Крапчика с дочерью с каждым днем все более и более возрастали неприятности: Катрин с тех пор, как уехал из губернского города Ченцов, и уехал даже неизвестно куда, сделалась совершеннейшей тигрицей; главным образом она, конечно, подозревала, что Ченцов последовал за Рыжовыми, но иногда ей подумывалось и то, что не от долга ли карточного Крапчику он уехал, а потому можно судить, какие чувства к родителю рождались при этой мысли в весьма некроткой душе Катрин. Она прежде всего перестала приходить поутру здороваться с отцом, причем он обыкновенно ее крестил, а Катрин целовала у него руку; вечером она тоже не стала соблюдать этой церемонии, так что Крапчик, наконец, заметил ей, почему она этого не делает. Катрин усмехнулась, пожала плечами и объявила, что она теперь не маленькая девочка, и что ей наскучило разыгрывать подобные комедии. Сколько ни досадно было Крапчику выслушать такой ответ дочери, но он скрыл это и вообще за последнее время стал заметно пасовать перед Катрин, и не столько по любви и снисходительности к своему отпрыску, сколько потому, что отпрыск этот начал обнаруживать характер вряд ли не посердитей и не поупрямей папенькина, и при этом еще Крапчик не мог не принимать в расчет, что значительная часть состояния, на которое он, живя дурно с женою, не успел у нее выцарапать духовной, принадлежала Катрин, а не ему. Таким образом, все это сделает совершенно понятною ту мрачную и тяжелую сцену, которая произошла между отцом и дочерью за обедом - единственным временем, когда они видались между собою.
- Вы не слыхали, куда Ченцов уехал? - начала Катрин, измученная до последней степени неизвестностью о дорогом ей все-таки человеке.
- А черт его знает! - отвечал Крапчик сердитым тоном.
- Я думала, что не один черт, а и вы это знаете, - проговорила Катрин, явно желая сказать отцу дерзость.
- Почему ж ты это думала? - спросил Крапчик, как бы не поняв ее намерения.
- Потому что он должен вам, а то, если он не приедет сюда больше, с кого же вы взыщете его проигрыш?
Крапчик улыбнулся.
- Дядя за него заплатит! - пояснил он.
- Как это благородно! - произнесла, пожимая плечами, Катрин.
- К чему такое восклицание твое?.. Ченцов сам мне поставил поручителем за себя дядю! - сказал Крапчик, все еще старавшийся сдерживать себя.
- Он это сказал, вероятно, думая, что вы и с него не захотите получить этих денег.
Говоря это, Катрин очень хорошо знала, что укорить отца в жадности к деньгам - значило нанести ему весьма чувствительный удар, так как Крапчик, в самом деле дрожавший над каждою копейкой, по наружности всегда старался представить из себя человека щедрого и чуть-чуть только что не мота.
- Нет, Ченцов этого не думал! - возразил он, притворно рассмеявшись. Как игрок, и игрок серьезный, Ченцов понимает, что карточный долг священнее всякого!.. Я с ним играл не на щепки, а на чистые деньги, которые у него лежали перед глазами.
- Хорошо, что у вас много денег; а у него их нет, но играть он любит!.. - воскликнула Катрин. - Кроме того, он пьян был совершенно, - нельзя же пьяного человека обыгрывать!
Терпение Крапчика истощилось, и он не совладел долее с собой.
- Если ты будешь сметь так говорить со мной, я прокляну тебя! - зашипел он, крепко прижав свой могучий кулак к столу. - Я не горничная твоя, а отец тебе, и ты имеешь дерзость сказать мне в глаза, что я шулер, обыгрывающий наверняка своих партнеров!
- Я не знаю, что такое шулер и не шулер, - проговорила, гордо сложив руки на груди, Катрин, - но я слышала сама, что вы приказывали принести вина, когда Ченцов и без того уже был пьян.
