- Но что же это значит по закону: личный дворянин?
- Значит, что если бы я женился, то детям моим не передам дворянства своего!
- А когда же вы можете передать это дворянство?
- Когда сделаюсь потомственным дворянином!
- А этим скоро ли вы сделаетесь? - расспрашивала Катрин.
- Думаю, что не скоро!
- Неужели же никакого нет средства ускорить это... попросить, что ли, кого... губернатора, что ли?..
- Губернатор тут ни при чем, - возразил, нахмурившись и потупляясь, Тулузов.
- Ну, подкупить, что ли, от кого это зависит? Покойный отец часто при мне говорил, что деньгами у нас все можно сделать!
- Разумеется, что многое можно сделать, - отвечал Тулузов, по-прежнему держа глаза устремленными в тарелку. - Для меня, собственно, - продолжал он неторопливо и как бы соображая, - тут есть один путь: по происхождению моему я мещанин, но я выдержал экзамен на учителя уездного училища, следовательно, мне ближе всего держаться учебного ведомства.
- Вы и держитесь его! - воскликнула Катрин.
- Держаться этого ведомства я теперь не могу, потому что числюсь в другом ведомстве, по министерству внутренних дел; но здесь открывается другое обстоятельство, которое уже прямо зависит от денег. Вам, вероятно, не известно, что года два тому назад в учебном ведомстве произошли большие перемены: гимназии вместо четвероклассных стали семиклассными; учеников поэтому прибавилось втрое. В нашем же губернском городе помещение для гимназии небольшое, и вот мне один знакомый чиновничек из гимназической канцелярии пишет, что ихнему директору секретно предписано министром народного просвещения, что не может ли он отыскать на перестройку гимназии каких-либо жертвователей из людей богатых, с обещанием награды им от правительства.
Катрин, хоть и женщина была, но очень хорошо поняла, что говорил Тулузов и даже ради чего он это говорил.
- Поэтому и вы можете быть таким жертвователем? - спросила она.
- Могу! - отвечал ей лаконически Тулузов.
- А чем же вас за это наградят?
- Дадут, может быть, даже Владимира, а с ним и потомственное дворянство.
- И что же мешает это сделать?
- Мешает, что у меня денег нет, чтобы пожертвовать значительную сумму.
- А у меня, Василий Иваныч, как вы думаете, есть настолько денег, чтобы их достало на ваше пожертвование, за которое бы дали вам дворянство?
- Без сомнения, для этого всего надобно тысяч тридцать!
- И как же вы говорите, что у вас нет денег? Я думаю, что мои деньги и ваши, при наших отношениях, одно и то же!
- Я вот и прошу вас одолжить мне эту сумму! - сказал Тулузов.
- Вам не просить следовало этой суммы, а просто сказать мне, что вам нужна такая-то сумма и именно на то-то! Какой вы скрытный человек!.. Мне очень не нравится эта черта в вашем характере!
- Как же я мог говорить вам об этом, когда я вчера только сам узнал и сообразил, что посредством пожертвования могу получить даже дворянство потомственное.
- Но когда вы должны сделать это пожертвование?
- Чем скорее, тем лучше!
- Вам надобно ехать куда-нибудь для этого?
- Да, в наш губернский город непременно, чтобы видеться с директором гимназии, а может быть, и в Петербург придется съездить.
- Ну, вот видите ли, Василий Иваныч, - начала Катрин внушительным тоном, - мне очень тяжело будет расстаться с вами, но я, забывая о себе, требую от вас, чтобы вы ехали, куда только вам нужно!.. Ветреничать, как Ченцов, вероятно, вы не станете, и я вас прошу об одном - писать ко мне как можно чаще!
- Каждую почту буду писать, но и вас прошу о том же; мне тоже нелегка будет разлука с вами!
- Верю вам! - ответила ему сентиментальным голосом Катрин.
Тулузов на другой день, после трогательно-печального прощания с Катрин, происшедшего, разумеется, втайне от прислуги, уехал в губернский город. Слепая фортуна сильно благоприятствовала всем его начинаниям. По случаю ходивших по городу бесспорных слухов об его отношениях к m-me Ченцовой, завись его дело от какого-нибудь другого начальствующего лица, а не от Ивана Петровича Артасьева, Тулузов вряд ли бы что-нибудь успел. В то время еще обращали некоторое внимание на нравственную сторону жизни господ жертвователей, но простодушнейший Артасьев, вероятно, и не слыхавший ничего о Тулузове, а если и слыхавший, так давно это забывший, и имея в голове одну только мысль, что как бы никак расширить гимназическое помещение, не представил никакого затруднения для Тулузова; напротив, когда тот явился к нему и изъяснил причину своего визита, Иван Петрович распростер перед ним руки; большой и красноватый нос его затрясся, а на добрых серых глазах выступили даже слезы.
