Вместе с Хомяковым Гоголь был одним из первых образованных людей своей эпохи, который понял, что приверженность Православию может сочетаться с прогрессивностью убеждений. И больше того — правильно и верно понимаемое Православие может быть источником истинного политического и социального прогресса. И в этом плане Гоголь является, вместе с Хомяковым и Киреевским выдающимся борцом против усвоенного образованными слоями крепостнического общества идейного наследства русского вольтерьянства и масонства.
Православная Церковь, утверждал Гоголь, «одна в силах разрешить все узлы недоумения и вопросы наши, которая может неслыханное чудо в виду всей Европы, заставив у нас всякое сословие, звание и должность войти в их законные границы и пределы и, не изменив ничего в государстве, дать силу России, изумить весь мир согласною стройностью того же самого организма, которым она доселе пугала, — и эта Церковь нами незнаема! И эту Церковь, созданную для. жизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь!
— Нет, храни нас Бог защищать теперь нашу Церковь. Это значит уронить ее. Жизнью нашей должны мы защищать нашу Церковь, которая вся есть жизнь; благоуханием душ наших должны мы возвестить ее истину» (Письмо VIII. «Несколько слов о нашей Церкви и духовенстве»).
Ясно понимая, какую грозную опасность несет идейная неустроенность русского образованного общества и зарождавшегося масонствующего ордена Р. И., Гоголь считал, что Россия может спастись только большой христианизацией русской жизни. «Мне ставят в вину, — пишет Гоголь, — что я заговорил о Боге… Что же делать, если наступает такое время, что поневоле говорится о Боге. Как молчать, когда даже камни готовы завопить о Боге?» «Иконы вынесли из храма — и храм уже не храм: летучие мыши и злые духи обитают в нем». «Мир уже не в силах прямо встретиться с Христом и в этом его болезнь и ужас».
Все неустройство русской жизни, по мнению Гоголя, происходит от того, что русский образованный класс перестал ценить великое духовное сокровище, которое всегда ценил раньше русский народ — Православие.
Причины ненависти Алданова к Гоголю, как и причины ненависти к его религиозному и политическому мировоззрению основателей Ордена, вскрывает автор книги изданной в 1957 году в Москве «Гоголь в Николаевской России» М. Гус: «Одновременно с этим погружением в православие, в его сознании углублялась мысль о Самодержавии, как самом Богом созданной для России форме устройства, обеспечивающей русский народ от «страхов и ужасов» Западной Европы. Идея преданности русскому царю соединяется у Гоголя с идеей верности православию. К двум этим «китам» прибавляется и идея «народности» в духе того славянско-российского национализма, который появился уже во второй редакции «Тараса Бульбы» и во вставке в главу XI «Мертвых душ», сделанной Гоголем в Москве.
Наконец, Гоголем овладевает и мысль, что свое будущее Россия «Православия, Самодержавия и Народности» должна искать в своем прошлом». «Идеи Православия, самодержавия, российско-славянского национализма и поворота вспять, к средневековому прошлому, и составили содержание той проповеди, с которой Гоголь обратился к России в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Эти идеи не были достоянием одного только Гоголя. Конечно, он пришел к таким выводам из своих мучительных раздумий и колебаний самостоятельно, но это вовсе не значит, что взгляды его друзей-славянофилов не оказали на него никакого влияния.
Он пристально следил за тем, что делают его московские друзья, и солидаризировался с ними, когда они взяли в свои руки погодинский «Москвитянин».
Гоголь придерживался взгляда Пушкина, что замена монархического строя республиканским не сможет сразу улучшить жизнь в России. «Прошло то время, — писал Гоголь в наброске статьи «О сословиях в государстве», — когда идеализировали и мечтали о разного рода правлениях, и умные люди, обольщенные формами, бывшими у других народов, горячо проповедовали: одни — совершенную демократию, другие — монархию, третьи — аристократию, четвертые — смесь всего вместе, пятые — потребность двух борющихся сил в государстве». «Наступило время, когда всякий более или менее чувствует, что правление не есть вещь, которая сочиняется в голове некоторых, что она образуется нечувствительно, само собой, из духа и свойств самого народа, из местности — земли, на которой живет народ, из истории самого народа».
