В церковно-общественной жизни Филаретовской эпохи по определению митр. Антония «продолжалось протестантское влияние, внесенное в русскую церковную жизнь, церковной реформой Петра I, соединенное при этом с духом формализма. В богословско-научной и учебной области было непререкаемым авторитетом «Исповедание Петра Могилы», находившееся под влиянием католических идей. Такое сочетание протестантских, католических и православных идей и создало тип Московского иерарха сановника (Митр. Филарета. — Б. Б.), надолго подчинившего своему влиянию церковную жизнь не только Москвы, но и всей России.
Благодаря такому направлению в деятельности высшей иерархии в России закреплялось то положение, при котором духовенство было одним из сословий, а Церковь одним из ведомств в государстве и притом ВЕДОМСТВОМ ВТОРОСТЕПЕННЫМ, ПОЧТИ НЕ ИМЕВШИМ ВЛИЯНИЯ НА НАПРАВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ И ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ, а священники становились ВТОРОСТЕПЕННЫМИ ЧИНОВНИКАМИ В ГОСУДАРСТВЕ.
Конечно, громадное большинство российских епископов были людьми безупречной жизни и высокого личного религиозного духа, но общая тенденция этой эпохи заключалась в проникновении их казенно-формальным духом. Среди низшего духовенства было большое число самоотверженных пастырей, но в своей духовной жизни они питались не столько влиянием своих архипастырей, сколько неисчерпаемым запасом церковно-народного духа» (Еп. Никон. Жизнеоп. Блаж. Антония., I, стр. 115).
После запрещения масонства Николаем I, во главе Синода не смогли быть уже более масоны и атеисты, как это было ранее, но поскольку Церковь по-прежнему управлялась назначенными царем чиновниками, она по— прежнему не обладала необходимой ей духовной свободой действий в религиозной сфере. Преследования кончаются, но духовное порабощение остается.
Процесс управления Православной Церковью с помощью чиновников, выбиравших членами Синода наиболее покладистых князей церкви, развивался в николаевскую эпоху все дальше, по линии дальнейшего попирания остатков духовной независимости Церкви.
До 1833 года, обер-прокурором был кн. П. С. Мещерский, занимавший эту должность с 1817 года и бывший в эпоху активного наступления русского и мирового масонства на Православие правой рукой министра Духовных дел и Народного Просвещения кн. А. Н. Голицына, которому он, как обер— прокурор подчинялся.
После кн. Мещерского обер-прокурором стал: С. Д. Нечаев. Автор книги «Император Николай I — Православный Царь». Н. Тальберг пишет:
«При нем усилилось значение занимавшейся им должности». После Нечаева обер-прокурором был назначен воспитанник иезуитов… гусарский полковник Протасов. Протасов стал командовать Церковью, как подчиненной ему воинской частью». «Сказалась и прежняя его служба, — отмечает Тальберг.
— …Им еще более усилено было значение обер-прокурора и налажен административный аппарат Синода». Протасов был рационалист, поклонник Запада.
За туманными намеками Тальберга скрывается трагедия усиливающегося административного нажима на Православную Церковь в эпоху КОГДА ОКОНЧАТЕЛЬНО РЕШАЛАСЬ СУДЬБА ПРАВОСЛАВИЯ И ПЛЕНИВШЕЙ ЕГО СВЕТСКОЙ ВЛАСТИ. Ведь годы царствования Николая I, когда еще не окреп духовный отпрыск запрещенного масонства, только что возникший Орден Р. И. — были последними годами, когда Православная Церковь в случае восстановления патриаршества, может быть, смогла бы еще вернуть свою былую духовную силу и свое влияние на народ.
«Несмотря на провозглашение лозунга «Православие, Самодержавие, Народность» в царствование Николая I, — как указывает митр. Антоний, — «церковная жизнь подвергалась все большему порабощению со стороны государства и такое направление жизни последнего подчеркивалось и во внешних символах правительственных действий. Здание Синода было переведено в другое помещение, рядом с совершенно одинаковым зданием Сената». «…В синодальном зале было поставлено председательское царское кресло. Но еще более унижающий характер имели в этом зале два больших портрета, остававшиеся там до последних дней. Первый — портрет Петра I, указывающего рукою на книгу Регламента со словами: «Для сего постановили мы учредить такую коллегию», и проч. (Слова кощунственные в отношении Богоучрежденной церковной власти). Левою рукою император грозил заседанию Синода. Наверно во всей Империи нет учреждения, в коем был бы изображен Государь, с угрожающим этому учреждению жестом. Впрочем, дело, конечно, не в символах, а в том, что в это время, а также в следующее царствование, церковная иерархия и церковная жизнь были явлением не покровительствуемым государством, а разве только терпимым с неудовольствием».
