— Скажи то, что я хочу услышать! — уже потребовала она. — Прекрати ходить вокруг да около и просто скажи это!
Он медлил. Пожал плечами.
— Ну конечно, я люблю тебя, Аликс.
— Я насчитала шесть слов, а не три. Хочешь попробовать еще раз?
Зазвонил телефон — «горячая линия» Билла. Только его менеджер и несколько нужных политиканов знали этот номер.
Его рука машинально потянулась к трубке. Обреченность на лице сменилась облегчением помилованного.
— Не отвечай! — приказала Аликс.
— Я жду важного звонка.
— Нет… — повторила она одними губами.
Их взгляды скрестились. При каждом новом сигнале пальцы Билла конвульсивно дергались, он испытывал почти физические муки. Проигнорировать телефонный звонок было для него наивысшим проявлением силы воли.
После пятого сигнала включился автоответчик.
— Вы позвонили Биллу Кернсу, — заговорил он безжизненным голосом, — я не могу сейчас подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение после того, как услышите гудок.
БИИП.
— Гарри Мак-Аффи. — Голос на другом конце провода был возбужденным. — Срочно позвони мне насчет завтрашнего митинга. Я в своем офисе. Все идет хорошо, малыш!
Послышался щелчок — Гарри отключился. Билл и Аликс смотрели друг на друга в почти гробовой тишине. Было слышно только тиканье настенных часов да поскрипывание половиц в гостиной — в старом доме постоянно шел процесс усадки и усыхания. Билл скрестил руки на груди и глубоко вздохнул.
— Я люблю тебя, — произнес он тихо. — Я люблю тебя по причинам, которые не всегда легко объяснить словами, но это так. Я люблю, как ты выглядишь по утрам, когда просыпаешься, — такая растрепанная и уютная. Я люблю наблюдать, с каким вдохновенным лицом ты готовишь пиццу, напихав туда все, что подвернется под руку. Я люблю, когда ты надеваешь то миленькое голубое платье со смешным воротничком. Я люблю, когда ты слоняешься по дому в старых джинсах. Я люблю твою привычку ездить всюду на такси, даже если ехать всего пять минут. Я люблю изгиб твоей шеи. Я люблю твой силуэт за прозрачным занавесом в душе… На прошлой неделе, когда я был в Олбани, я увидел женщину, переходящую улицу: высокую, как ты, с темными волосами, подстриженными, как у тебя, волнами, и у меня прямо сердце упало. Я люблю, когда ты горячишься и выходишь из себя из-за нарушения прав человека, прочитав об этом в газете, — даже если это произошло в какой-нибудь Верхней Вольте. Я люблю тебя как мать моего сына. А прежде всего я люблю тебя за то, что ты вышла за меня замуж! Я говорю все это не затем, чтобы ты плакала, Аликс, — а она уже всхлипывала как ребенок, — или для того, чтобы что-то доказать. Я знаю, что ты не обязана мне верить, потому что все, о чем я только что сказал тебе, на самом-то деле всего лишь слова, а мы с тобой, без сомнения, умеем ими пользоваться: умеем быть речистыми, четко формулирующими свои мысли, умеем заставить людей отказаться от своей точки зрения и встать на другую… Мы оба по опыту знаем, что можно говорить по-разному: откровенно, цветисто, многозначительно, строго придерживаясь фактов, честно, вводя в заблуждение, невразумительно, напористо, нагло обманывая — в зависимости от ситуации и преследуемых целей. Но так уж вышло, что сейчас я говорил тебе чистую правду.
Она ждала, что он обнимет ее, но он вместо того вернулся к своему письменному столу и тяжело опустился на стул.
— Я очень много думал о том, что с нами будет дальше, если осенью меня изберут. Одному Богу известно, сколько раз мы с тобой до хрипоты обсуждали эту тему. Я буду находиться в Вашингтоне с понедельника по пятницу, а ты с детьми — здесь, занимаясь обычными делами. Я буду приезжать домой на уик-энд — отдохнуть от трудов праведных и насладиться с тобой сексом. Что ж, думал я, все о'кей! Многие семейные пары в наши дни так живут — своеобразная плата за карьеру, если оба супруга относятся к ней всерьез. Но дело в том, Аликс, что я не уверен, выдержит ли наш брак такое положение вещей. А потому… — Он поднял телефонную трубку и стал набирать номер.
— Господи, что ты делаешь? — встревожилась Аликс.
— Звоню Гарри Мак-Аффи, чтобы сообщить ему, что снимаю свою кандидатуру.
