Маргарита невольно подняла руки к открытому вырезу.
— Ах вы, негодный старикашка, смущать девушку подобными речами!
Сэр Гилберт отчаянно закашлялся и шагнул к столику с напитками, где стоял столь обожаемый им джин, — тот самый, который Маргарита щедро разбавила водой лишь несколько часов назад, не обмолвившись, разумеется, об этом и словом.
— Мне не удастся смутить тебя, девчонка, даже если я обрушу тебе на голову целый поток ругательств длиной с нос сэра Перегрина Тоттона.
Налив себе в стакан щедрую порцию, он повернулся и, прищурившись, взглянул на Маргариту.
— Я наткнулся на Тоттона сегодня днем, когда он выпархивал отсюда, надутый от важности, как всегда. Он, случайно, не собирается быть на балу у Джерси сегодня вечером? Как и этот слюнтяй Хервуд, или этот Мэпплтон, у которого голова набита ватой? Против Лейлхема я не стал бы возражать, поскольку он наш сосед и все такое прочее… и, по крайней мере, он не выставляет себя постоянно дураком.
Маргарита опустилась в кресло, только что оставленное дедом, и аккуратно расправила юбку.
— Ну, я думаю, они все там будут. Как, разумеется, и мой последний поклонник, лорд Чорли.
Одним махом сэр Гилберт опорожнил стакан и весь передернулся.
— Редкий болван! Способен уморить не хуже того шарлатана лекаря, которого ты наняла, чтобы он держал меня в узде. Чорли так глуп, что не получаешь ни малейшего удовольствия, подшучивая над ним. Маргарита, дорогое дитя, неужели ты не чувствуешь в глубине души, что совершенно незачем тащить меня с собой на сегодняшний бал? Вполне достаточно этой Биллингз. Господь свидетель, мне бы ее было более чем достаточно!
Маргарита, весьма продвинувшаяся в искусстве притворства в последние дни, состроила было недовольную гримаску, но вдруг просияла, будто в голову ей неожиданно пришла замечательная мысль.
— А как насчет отступного, дедушка? — спросила она, глядя с ухмылкой на деда.
Сэр Гилберт с грохотом опустил пустой стакан на столик.
— Идет! — воскликнул он, явно довольный готовностью, с какой внучка приняла его дезертирство. Однако в следующее мгновение он посерьезнел. — Что ты задумала, девчонка? Тебе не удастся уговорить меня разрешить тебе кататься в моем седле, как ты делала это в Чертси. Здесь Лондон, девушка, и или это дамское седло, или вообще никакого. И я также не разрешаю тебе подстреливать кого бы то ни было — если, конечно, это не кто-нибудь из тех старых дураков, которые ходят, прирученные тобой, по моему дому. Здесь я могу сделать исключение.
— Фи! — воскликнула Маргарита, изображая недовольство, и поднялась с кресла. — Ну, хорошо, старина. Думаю, мы найдем с тобой какой-нибудь компромисс. Ты сказал, что я выгляжу голой без маминого жемчужного ожерелья. Но я специально его не надела, поскольку оно совсем не подходит к этому платью… не то чтобы мне хотелось беспокоить тебя по таким пустякам…
Она подошла к сэру Гилберту вплотную, обняла его за шею и кокетливо склонила голову набок.
— Но прекрасные рубины бабушки… о, дедушка, это было бы великолепно!
— Рубины Марджи? — Сэр Гилберт покачал головой. — Довольно красивые побрякушки, согласен. Но они, насколько мне помнится, красные, как кровь, и невинной девушке совсем не пристало их носить.
— Да, кроваво-красные. — Маргарита прижалась щекой к широкой груди деда. Как кровь девственницы, приносимая в дар мужчине, которому она себя отдает. Ей хотелось, чтобы предстоящая ночь стала ночью предзнаменований и скрытых символов, исключительно важной ночью, которую Томас Джозеф Донован запомнит на всю жизнь. — Да, я забыла сказать тебе, что лорд Мэпплтон будет сегодня на балу с Джорджианой Роллингз. Он прислал днем записку, в которой выражает надежду увидеться с тобой на балу у леди Джерси и поблагодарить тебя за то, что ты познакомил его с прекрасной Джорджианой.
— О, нет. Только не это. Все что угодно, только не этот потертый Ромео и мисс Удивление. Именно так — мисс Удивление — называет ее Донован. Вот кого бы я повидал с громадным удовольствием!
Он высвободился из объятий Маргариты и, подойдя к камину, нажал скрытую пружину на покрытой искусной резьбой каминной полке. В ту же минуту висевший над камином портрет его покойной жены скользнул в сторону, и в открывшейся за ним нише стал виден металлический сейф. Сунув в сейф руку, сэр Гилберт достал оттуда золотое с рубинами ожерелье.
