Томас, не склонный к проявлениям ложной скромности, знал, что смотрится великолепно, стоя в небрежной позе у мраморной колонны, — высокий, широкоплечий, стройный, одетый в прекрасно скроенный темно-синий вечерний костюм, в каком не постыдился бы появиться и признанный законодатель мод красавчик Браммель. Зеркало сказало Томасу, что его бронзовая от загара кожа прекрасно гармонирует с его рыжевато-каштановыми выгоревшими на солнце волосами и не модными, но идущими ему усами, а также с ослепительно-белым небрежно завязанным шейным платком и такими же белоснежными манжетами с запонками, примерно на дюйм выступающими из-под рукавов костюма, которые привлекали внимание к его сильным рукам с длинными пальцами.
Рукам, которые в равной степени искусно могли писать редакционные статьи, сдавать карты, натягивать поводья, держать клинок и ласкать женщину.
Сейчас его голубые, цвета рассветного неба глаза, обрамленные длинными черными ресницами, с еле заметными морщинками у уголков, углублявшимися, когда он улыбался, созерцали заполненный гостями бальный зал с выражением радостного предвкушения, создавая впечатление, что их обладатель — простой хороший парень, думающий только о развлечениях.
Где же прячется этот сукин сын, спросил себя Томас, продолжая широко улыбаться и раскланиваться с проходившими мимо гостями. Он сказал, что будет здесь. Ну что я за пустоголовый балбес, поверил словам англичанина.
На минуту его внимание привлек неуклюжий краснолицый молодой лорд, который, наверное, видел в последний раз свои ноги, когда лакей приподнял их, чтобы втиснуть в черные лакированные вечерние туфли. Этот глупец всерьез пытался проделывать сложные па быстрого контрданса и выглядел при этом так же грациозно, как боров, копающийся в навозе. Болван! Добрая половина англичан, встреченных Томасом за две недели его пребывания в Англии, была пустоголовыми самовлюбленными идиотами, занятыми поисками удовольствий, а другая половина — пронырливыми, трусливыми, подхалимствующими интриганами, готовыми продать право первородства за несколько золотых монет. Не удивительно, что его соотечественники американцы, эти мужественные колонисты, до сих пор презираемые англичанами, смогли нанести им такое сокрушительное поражение в войне за независимость. Потребовалось лишь слегка кольнуть этих раздувшихся, как мочевой пузырь у свиньи, от гордости и сознания собственного мнимого превосходства островитян и потом наблюдать, как они улепетывают через океан к безопасности своих удушливых бальных залов и бухгалтерских контор.
Томас уже собирался отвернуться и отправиться в комнату для игр, чтобы поискать там того, с кем он должен был встретиться, а заодно и сыграть партию-другую — ведь не может же человек заниматься делом двадцать четыре часа в сутки, — когда краснолицый лорд пронзительно вскрикнул от боли.
— Вы лягнули меня! Не отрицайте, это не поможет. Вы лягнули меня. Зачем вы это сделали, девушка? — заголосил этот джентльмен совсем не по-джентльменски, прыгая на одной ноге и пытаясь потереть щиколотку. — Это чертовски больно.
— Да вы должны быть бесконечно благодарны мне за это, — услышал Томас произнесенные с некоторой горячностью слова партнерши краснолицего лорда, совершившей этот несколько неожиданный поступок.
Таким образом он в первый раз обратил на нее внимание — и сразу же обругал себя слепым идиотом за то, что до сих пор не заметил этого прелестного рыжеволосого создания.
— Если бы я не лягнула вас, я чувствовала бы себя просто обязанной устроить вам сцену. Вы наступили на мою оборку своими неуклюжими ножищами и оторвали ее. Если вы и с вашими лошадьми ведете себя так же неуклюже, как с партнершей по танцу, то мне остается только удивляться, как это ни одно из этих бедных животных до сих пор не растоптало вас.
Молодой лорд, который, по всем признакам, с превеликим удовольствием отодрал бы девушку за уши, и удерживало его от этого шага, вероятно, лишь сознание того, что нельзя сделать нечто подобное и продолжать считаться джентльменом, выругался пару раз и заковылял прочь, оставив ее стоять в одиночестве на краю просторной площадки для танцев.
