Раф снова сел.
– Хорошо, продолжайте. Только скорее.
– У бедного человека тоже есть друзья, – сказал Томассо. – Меня хорошо знают люди, живущие в окрестностях Сан-Барнабы.
Раф понял, о чем идет речь. Он знал о барнаботти, впавших в нищету аристократах, живших в приходе Сан-Барнаба, который славился своей низкой квартирной платой. В большей своей части это были сыновья из лишившихся богатства семей. Они жили на государственное вспомоществование и на подачки своих богатых друзей. Злые на свою судьбу, они могли превратиться в политическую силу. Все они были бедны, но являлись дворянами и имели голос в сенате. Многие из них полагали, что, объединившись, смогли бы добиться изменения нынешней политической системы, что вернуло бы им власть и богатство. Некоторые же, подобно Томассо, проповедовали идеи революции, следуя примеру французских якобинцев.
В глазах Томассо загорелся фанатичный блеск.
– Я хочу уничтожить лореданов этой Республики. Консерваторов. Они все с гнильцой, коррумпированы и глубоко окопались. Они привели к развалу страну. У них нет работы для тех, кто хочет трудиться. Наша промышленность свертывается… Впрочем, вы это знаете. Раф, вы обладаете большей властью, чем догадываетесь. Да, сегодня вы могли бы объединить вокруг себя простых людей. Вы – герой! Но они не готовы сражаться, и у них нет права голоса. А барнаботти могут. Нас становится все больше, но мы и поныне лишены власти. Песаро последний говорил от нашего имени. Однако его бросили в тюрьму, а затем выслали. У нас это вызвало потрясение. Все распалось. Наши люди боятся выступить вновь. Но они способны прислушаться к вам. Вы человек со стороны. Побывали в Америке. У вас новые взгляды, новый подход.
– Если меня даже арестуют, – сухо заметил Раф, – то это не опустошит ваших рядов. Верно, синьор?
– Арестуют? Они не посмеют вас арестовать. За вами слава. Арестовать человека, которого только что удостоили высоких наград? Это значит превратить себя в повод для насмешек. Время работает на нас. Вам не надо торопиться – мы продвигаемся медленно, встречаемся одновременно лишь с небольшими группами людей, беседуем с ними, заручаемся их поддержкой.
– Мне надо это обдумать, – медленно сказал Раф.
– Времени для размышлений уже нет. Настала пора действий. Вы не можете развернуть свою кампанию в гетто. Никогда не удастся собрать там сколько-нибудь значащих людей. Но в Синьории множество таких, кто согласен с вами, и не все они барнаботти. Людей, нацеленных на перемены, достаточно много. Мы можем собрать целую армию, если только станем действовать правильно. Я сейчас не пытаюсь льстить вам, но мне никогда не приходилось наблюдать в сенате столь сильного эффекта, который произвели вы. Вы пробудили множество людей. Многие из них согласны с вами, но боятся признать это публично, пока большинство составляют Лоредан и консерваторы. Послушайте, сегодня вечером состоится собрание в кафе рядом с площадью Сан-Барнаба. Приходите и посмотрите. Вот все, о чем я прошу. Придете?
– А что делать с моими тенями? – Раф кивнул в сторону двери.
– В десять вечера приходите в бордель в доме сто семнадцать по калле Баластрои, спросите там Флору. Я встречу вас и провожу дальше.
– Через задний двор? – неожиданно улыбнувшись, спросил Раф.
– Нет, по крышам. Это абсолютно безопасно. Понимаете, вы нуждаетесь в таком человеке, как я, кто приглядит за вами. Я знаю их образ мышления. Не забывайте, я один из них.
Улыбаясь сам себе, Томассо вышел из таверны. В разговоре с Рафом он больше не упомянул Фоску. Но он подал идею. И теперь осталось ждать, пока она принесет плоды. Томассо не сомневался, что Раф вскоре попросит его устроить встречу с сестрой. Этот человек не святой. А Фоска действительно очень красивая женщина.
Позже ночью Раф просматривал один из тщательно заполнявшихся его дедом гроссбухов. Он помнил, когда картина попала к ним в дом – где-то между 1799 и 1780 годами. Раф тщательно проверил каждую запись и наконец нашел ту, что искал: «Тициан. Венера и Марс. Орио Долфин. Одна тысяча дукатов».
Фоска узнала картину. Она принадлежала ее отцу. Утром надо ее упаковать и отправить ей. Конечно, не от своего имени. Никто не должен узнать, откуда она прислана. За исключением Фоски.
