Миску глиняную с похлебкой, над которой с усердием с самого утра хлопотала Кудруна, рукой отпихнул, на пол упала миска, разлетелась в черепки. Владигор же на Велигора посмотрел, и вина изобразилась на лице его:
— Прости, мой друг. Понял я теперь: чем больше холишь кобылицу, тем она брыкастей делается.
Велигор молчал невозмутимо, боясь улыбкою радостной открыть заветные мечтания свои. Молчала и Кудруна. Тем объясняла она гнев Владигора, что обрел-таки в себе он прежние властные привычки, вновь правителем себя почуял. К тому же явился посторонний, перед которым захотелось ему выказать княжескую спесь свою. Простила в тот день Кудруна Владигору все грубости его, только и сказала перед сном:
— Князь, мог бы и вспомнить ты, что я тоже из княжеского рода.
Думала она, что завтра образумившийся Владигор спокойнее станет, но не тут-то было. С новой силой, точно сильным ветром раздуваемое пламя, закипело в их жилище лихо. Будто и не любил никогда Кудруну Владигор, точно и не была она его супругой, с утра до вечера, придираясь к мелочам, мучил ее попреками, понукал, словами шпынял злыми, глядел на нее волком, и не узнавала в этом злосердечном человеке Кудруна прежнего ласкового, нежного мужа.
На попреки его она не отвечала, не оправдывалась, все пыталась делать, как он велит, только лишь иногда, покрывшись краскою стыда, когда при госте начинал бранить ее супруг, тихо урезонивала его:
— Ну, Владигорушка, ну, любый мой! Да смири же ты свое сердечко. Почто собачишься? Ведь люблю я тебя, все для услады сердца твоего исполню.
Но не смягчался гнев Владигора. С каждым днем все сильнее разгорался. Иногда хватался он за голову, лицо его от какого-то скрытого недуга делалось еще безобразнее, стонал он:
— Ах, болит, болит! Точно гвоздь железный в голову мне вбили!
Прижимала Кудруна голову его к своей груди, но отталкивал Владигор от себя жену, гнал прочь, называл ее виновницей всех бед своих, а однажды так и заявил:
— Ах, стерва, если бы не ты, так не мучился бы я сейчас, не страдал, не сидел бы в этой норе, а правил Синегорьем, как и прежде!
Размахнулся и ударил своей тяжелою рукой Кудруну по лицу.
Такого сраму, тем более на глазах у постороннего человека, Кудруна стерпеть уж не могла. Топнула ногою, в сердцах вскричала:
— Так оставайся же ты, урод, один!
Коня, который содержался в особой маленькой пещерке, оседлала сама, собрала в суму кой-какую снедь, козью кацавейку на себя надела и, не прощаясь, уехала от жилья, в котором надеялась прожить счастливо вместе с любимым человеком до конца жизни. Проехала немного. Слезы заструились по щекам. Стало жаль Владигора, стыдно за то, что назвала его уродом. Даже причиненные им обиды уже готова она была простить. Спешилась. На камень села, рыдая, не зная, что делать дальше. Первый снег пошел, легкий и пушистый, и снежинки ложились на непокрытую голову ее, не тая, но Кудруна, подавленная горем, не замечала снега.
Вдруг конский топот и голос, произнесший:
— Девушка, как забрела ты сюда? Почему сидишь под снегом? Смотри, замерзнешь! — вывели Кудруну из глубокой задумчивости.
И такими добрыми, заботливыми показались Кудруне эти слова, что слезы мигом перестали струиться из глаз ее. И увидела Кудруна: из-за скалы выехала наездница в кольчуге, в мужских штанах. Лук и стрелы из-за спины торчали. Подъехала, спешилась, рядом на камень села. Кудруна тоже была удивлена немало: откуда здесь, в горах, в диком месте, взялась эта молодая девушка? Что привело ее сюда? Не замешкалась с вопросом:
— А ты как сюда попала?
— Долго рассказывать, ну да все поведаю тебе! — вздохнула девушка в кольчуге. — Путиславой меня зовут…
Долго рассказывала она Кудруне о том, как старейшины городища, в котором она жила, после смерти князя выбрали ее за красоту сопровождать в загробный мир почившего владыку, о том, как спас ее витязь с лебединым крылом, как стремился он к Рифейским горам, где жил кудесник, способный помочь ему вернуть князю Владигору прежнее лицо.
Едва услышала об этом Кудруна, как тут же вздрогнула, за руку схватила Путиславу:
— Владигору?! Да ведь я его жена, княгиня Кудруна! Чтобы добиться моей руки, в Пустень он приехал, на ристалище стрелков из лука.
