В следующую секунду реальность чуть не свалила меня с ног. Мне стоило неимоверных усилий не потерять сознания, не рухнуть на пол. Нет, не Джо Пентланд в красно-белом костюме лежал в кресле. Уильям Уайэт, весь запятнанный собственной алой кровью, умирал на моих глазах. Несчастный не только страдал от нескольких смертельных ранений, но и перенес ужасные, невообразимые пытки.
Как читатель, без сомнения, помнит, я с трудом перенес чтение протокола осмотра тела бедной Розали Эдмондс. Можно вообразить, что я ощутил, столкнувшись с подобным кошмаром наяву. Мозг разрывался, в груди колотилось уже не сердце, а молот. Возможно, организм мой не выдержал бы этого взрыва сознания, но в этот момент с уст умирающего снова сорвался жалкий неясный стон. Живое существо из последних сил цеплялось за еще теплившиеся в нем остатки жизни. И я рванулся вперед, переполненный желанием хоть чем-нибудь помочь, облегчить его страдания.
В том, что Уайэт умирает, не было никаких сомнений. Более того, странным могло показаться, что он еще не умер. С головы несчастного был сдернут скальп; то, что показалось с первого взгляда красным колпачком, представляло собой кровавую мешанину из набухших пульсирующих вен, разрушенных тканей и сочащейся крови. Руки его оказались примотанными к подлокотникам кожаными ремнями. Все пять пальцев правой руки и большой палец левой отрезаны.
Изо рта пузырилась кровавая пена — сначала я подумал, что причиной этому являются повреждения внутренних органов от двух колотых ран в области грудной клетки. Из этих ран тоже обильно струилась кровь, подтверждая предположение, что жить страдальцу оставалось считанные минуты.
Я остановился перед умирающим, не зная, что делать дальше. Его веки внезапно затрепетали, глаза открылись и уставились на меня. Казалось, он меня узнал. Губы его зашевелились, издав неясный всхлип. Взгляд переместился с моего лица куда-то вперед. Чтобы лучше разобрать издаваемые им неясные звуки, я пригнулся и шагнул ближе. При этом ногой я наступил на нечто вроде куска сырого мяса. Рефлекторно я отдернул ногу и взглянул вниз. И рефлекторно же издал вопль, поняв причину обильного кровотечения изо рта Уайэта.
На ковре валялся отрезанный язык!
Подавляя позывы тошноты, я наклонился к губам Уайэта. Из немеющих губ доносились неясные стоны и хрипы. Почудилось на мгновение, что я слышу «о-о-он…».
Я понял, что умирающий пытается донести до меня что-то важное, какую-то информацию о преступнике, может быть, даже назвать его имя.
— Он? — повторил я. — Ну, ну, кто он?
Но Уайэт не смог больше ничего произнести. Правая нога судорожно заколотилась об пол, возвещая смертные судороги агонии. Из глотки вырвался булькающий хрип, глаза закатились, тело выгнулось дугой… И милосердная — иначе не скажешь — смерть прервала его страдания.
