— Опять ваши литературные дрязги, да? — усмехнулся Моррис. — Ладно, ладно, цапайтесь, мне только на руку, от ваших склок тираж растет. Вы, однако, подумайте, прежде чем затевать ссору с этим Картрайтом. Не встречался с ним, но слухом земля полнится. Вздорный парнишка, нешуточный.
— Я тоже с собой шутить не позволю, — твердо заявил я.
— Хорошо, хорошо, — сразу согласился Моррис, засовывая мою рукопись в карман двубортного сюртука. — Прочитаю, как только выдастся свободная минутка. Если на самом деле такая веселенькая штучка, как вы охарактеризовали, то будет желанным отдохновением после этой гадости.
Последнее относилось к листку, который он увлеченно читал перед моим приходом.
— Какого плана гадость?
— Результаты вскрытия Розали Эдмондс. Убитой бедняжки. — Он мотнул подбородком в сторону молодого человека. — Таунсенд добыл. Вы еще не знакомы? Джордж Таунсенд, лучший в городе репортер отдела новостей. Эдгар Аллан По, — представил он нас друг другу.
— Автор «Ворона», — кивнув, дополнил молодой человек. — Адское стихотворение. Ничего более жуткого не читал.
— Если не считать этого, — снова указал Моррис на листок, зажатый в левой руке. — Даже вы такого не сможете вообразить, По. Хотите взглянуть?
Он протянул мне листок.
С первой же строчки я почувствовал приступ дурноты. Голова закружилась, как будто я стою у края высокой скалы и смотрю в бездну. Моррис верно отметил, что я в своих работах, учитывая нездоровую страсть публики к сенсациям и ужасам, часто нагнетаю обстановку и не гнушаюсь мрачными сценами. Но ничто в моих опусах не могло даже отдаленно сравниться с фактами коронерского заключения.
Увечья, нанесенные юной жертве, оказались гораздо тяжелее, чем указывалось в газетах. Кроме свирепо сорванного скальпа — даже уши оторвались от головы — жертва оказалась лишенной глаз. Углы рта взрезаны ножом, как будто убийца стремился начертить на лице мертвую улыбку, придав голове жертвы сходство с тыквой-маской в канун праздника Всех Святых. Отрезаны несколько пальцев. Причина смерти — страшный разрез горла, до самого позвоночного столба. Трезвое, лишенное эмоций описание судебного медика только сгущало кошмар содеянного. Даже упоминания о самых безобидных из нанесенных ранений, о кровоподтеках от веревок на лодыжках, вызывали невыносимое отвращение.
Особое внимание привлекало сообщение о разрезе с правой стороны живота, сразу под ребрами. Исследовав эту рану, медицинский эксперт обнаружил, что у трупа отсутствует печень! Так как печень не нашли, становилось ясно, что убийца нашел для нее какое-то применение, наряду со скальпом и отрезанными пальцами.
Заканчивая чтение, я услышал голос Морриса.
— Как вы, По?
Судя по вопросу, можно было заключить, что шок, ужас и отвращение каким-то образом отразились на моем лице. Действительно, я ощутил, что лоб у меня взмок. Вернув бумагу, я успокоил Морриса.
— Да, со мной все в порядке. Конечно, трудно быть спокойным, когда читаешь такое. Вы совершенно правы, никакая фантазия не превзойдет этого реального, невыдуманного ужаса. Публикации в газетах лишь намекали на тяжесть увечий.
— Конечно, — подтвердил Моррис. — Подобное в газетах полностью не напечатаешь. Слишком тяжелый материал. Мне и то тяжело читать, особенно об изуродованном лице ребенка.
Он покачал головой и вздохнул, прежде чем продолжить.
— Что за чудовище могло сотворить такое над другим живым существом, да еще над ребенком!
Дурнота, вызванная чтением медицинского заключения, несколько отступила, я смог соображать яснее.
— Чтобы ответить на этот вопрос, нам следует подавить естественное отвращение к жестокости преступления и попытаться занять беспристрастную позицию специалиста. Того же судебного медика, к примеру. Только таким образом можно рассматривать документ не как источник нездоровых эмоций, но как полезную информацию о психологии преступника, что сужает круг поиска. Особенно важным кажется мне факт удаления печени ребенка.
— Я тоже об этом думал, — вставил молодой репортер. — То же самое случилось с девочкой Добса.
— И что вы об этом думаете, По? — сузил глаза Моррис.
