Магическiй кристаллъ, черезъ который я Россiию видѣлъ — былъ театръ. Все, что я буду вспоминать и разсказывать, будетъ такъ или иначе связано съ моей театральной жизнью. О людяхъ и явленiяхъ жизни я собираюсь судить не какъ политикъ или соцiологъ, а какъ актеръ, съ актерской точки зрѣнiя. Какъ актеру, мнѣ прежде всего интересны человѣческiе типы — ихъ душа, ихъ гримъ, ихъ жесты. Это заставитъ меня иногда разсказывать подробно незначительные какъ будто эпизоды. Въ деталяхъ и орнаментахъ для меня заключается иногда больше красокъ, характера и жизни, чѣмъ въ самомъ фасадѣ зданiя. Этотъ милый кiевскiй полицейскiй приставъ, дающiй мнѣ дѣловую аудiенцiю въ ванной, по горло погруженный въ воду, и въ этомъ своемъ безыскусственномъ положенiи угощающiй меня въ не совсѣмъ урочный часъ водкой; этотъ чудной скверный комиссаръ, который въ два часа ночи будитъ меня телефоннымъ звонкомъ, чтобы сказать мнѣ, что онъ хочетъ непременно и безотлагательно со мною чокнуться и закусить семгой — какъ не удѣлитъ имъ минуты внимания? Они не менѣе мнѣ интересны, чѣмъ великiй князь на спектаклѣ Эрмитажнаго театра, чѣмъ первый министръ въ дворцовомъ кабинетѣ, чѣмъ главнокомандующiй армiей въ своемъ подвижномъ салонъ-вагонѣ. Это такiе же россiйскiе люди, такiе же актеры на русской сценѣ, хотя и въ различныхъ роляхъ.
Выше я упоминалъ о моей первой книгѣ. Хочу въ нѣсколькихъ словахъ пояснить, чѣмъ моя настоящая книга, отличается отъ той. Въ «Страницахъ жизни», написанныхъ много лѣтъ назадъ въ Россiи, я далъ полный очеркъ моего дѣтства, но лишь чрезвычайно бѣгло и неполно освѣтилъ мою артистическую карьеру и мое художественное развитiе. Событiя, о которыхъ я рассказываю въ первой книгѣ, относятся, главнымъ образомъ, къ перiоду, предшествующему 1905 г. Въ настоящей книгѣ я пытаюсь дать полный очеркъ моей жизни до настоящаго дня. Я тщательно избѣгаю повторенiй и упоминаю объ иныхъ внѣшнихъ событiяхъ, разсказанныхъ въ первой книгѣ, только мимоходомъ и лишь постольку, поскольку это необходимо для послѣдовательнаго анализа моей художественной эволюцiи. Первая книга является, такимъ образомъ, внѣшней и неполной бiографiей моей жизни, тогда какъ эта стремится быть аналитической бiографiей моей души и моего искусства.
Если автору умѣстно говоришь о качествѣ своего труда, то я позволю себѣ указать только на то, что въ моей работѣ я стремился прежде всего къ полной правдивости. Я выступаю передъ читателемъ безъ грима…
Часть первая
I. Моя родина
1
Въ былые годы, когда я былъ моложе, я имѣлъ нѣкоторое пристраспе къ рыбной ловлѣ. Я оставлялъ мой городской домъ, запасался удочками и червяками и уходилъ въ деревню на рѣку. Цѣлые дни до поздняго вечера я проводилъ на водѣ, а спать заходилъ куда попало, къ крестьянамъ. Въ одинъ изъ такихъ отлетовъ и устроился въ избѣ мельника. Однажды, придя къ мельнику ночевать, я въ углу избы замѣтилъ какого-то человѣка въ потасканной сѣрой одеждѣ и въ дырявыхъ валеныхъ сапогахъ, хотя было это лѣтомъ. Онъ лежалъ на полу съ котомкой подъ головой и съ длиннымъ посохомъ подмышкой. Такъ онъ и спалъ. Я лег противъ двери на разостланномъ для меня сѣнѣ. Не спалось. Волновала будущая заря. Хотѣлось зари. Утромъ рыба хорошо клюетъ. Но въ лѣтнюю пору зари долго ждать не приходится. Скоро начало свѣтать. И съ первымъ свѣтомъ сѣрый комокъ въ валенкахъ зашевелился, какѣто крякнулъ, потянулся, сѣлъ, зѣвнулъ, перекрестился, всталъ и пошелъ прямо въ дверь. На крыльцѣ онъ подошелъ къ рукомойнику — къ незатейливой посудинѣ съ двумя отверстiями, висѣвшей на веревочкѣ на краю крыльца. Съ моего ложа я съ любопытствомъ наблюдалъ за тѣмъ, какъ онъ полилъ воды на руки, какъ онъ смочилъ ею свою сѣдую бороду, растеръ ее, вытерся рукавомъ своей хламиды, взялъ въ руки посохъ, перекрестился, поклонился на три стороны и пошелъ.
Я было собирался со старикомъ заговорить, да не успѣлъ — ушелъ. Очень пожалѣлъ я объ этомъ и захотѣлось мнѣ хотя бы взглянуть на него еще одинъ разъ. Чѣмъ то старикъ меня къ себѣ привлекъ. Я привсталъ на колѣни, облокотился на подоконникъ и открылъ окошко. Старикъ уходилъ вдаль. Долго смотрѣлъ я ему вслѣдъ. Фигура его, по мѣрѣ того, какъ онъ удалялся, дѣлалась меньше, меньше, и, наконецъ, исчезла вся. Но въ глазахъ и въ мозгу моемъ она осталась навсегда, живая.
