— Секенр, как ты думаешь, сколько мне было лет, когда я женился на твоей матери?
— Я… Я…
— Мне было триста сорок девять лет, сынок. К тому времени я уже много лет был чародеем. Охваченный лихорадкой черной магии, я побывал во многих странах, сея повсюду смерть, безжалостно уничтожая врагов, пестуя и лелея свою ненависть к богам, которых, в лучшем случае, считал себе равными. Но у меня случилось просветление. Я вспомнил, кем был прежде, очень давно. Я был… человеком. И я сделал вид, будто вновь стал им. Я женился на твоей матери. Я видел в тебе… все свои надежды на лучшее, себя, каким я был когда-то. В тебе вновь возродился обычный человек. Если бы я уцепился за эту надежду, возможно, и мне удалось бы сохранить в себе хоть что-то человеческое. Но с тобой все вышло по-другому. Я полюбил тебя.
— Но Хамакина…
— Это просто сосуд, резервуар, и ничего больше. Когда я понял, что смерть моя близка, что не в силах больше сдерживать своих врагов, я заронил семя Хамакины в лоно твоей матери, и растил ее лишь для своей конкретной цели, как весьма специфическую плату, меру обмена, сосуд, в котором будет заключен мой дух после смерти. Я привел ее сюда, чтобы в ней хранилась моя смерть. Породившее ее семя было создано в моей лаборатории. Я ввел его твоей матери через трубку, одурманив ее наркотиками. Так что теперь ты видишь, что ее жизнь была порождена не Рекой, не снами Сюрат-Кемада, а мной. Я предложил эту жизнь Всепоглощающему Богу в обмен на свою смерть. Она стала сосудом, резервуаром, в котором заключена моя смерть. Я остался чародеем и могущественным господином в Стране Мертвых, так как в действительности не принадлежу ни к живым, ни к мертвым. Я не раб Сюрат-Кемада, а его союзник. Вот так, сын мой, твоему отцу удалось перехитрить своих врагов и избежать неприятностей. Он один не был полностью поглощен черной магией. Он по-прежнему продолжает существовать. В этом есть своя прелесть, ты должен это признать…
Я поднялся на ноги, уже не испытывая ни малейших колебаний. Я снова взял меч в руки.
— Секенр, — сказал отец, — вот я и рассказал тебе обо всем — ты был прав: я был обязан предоставить тебе объяснения — и ты должен уйти. Спаси себя. Стань таким, каким хотел быть я. Ты хороший мальчик. В твоем возрасте я тоже был хорошим. Я мечтал творить добро. Но я изменился. Если ты сейчас уйдешь, ты можешь остаться таким же…
— Нет, отец. Я тоже слишком изменился.
Тогда он вскрикнул, не он страха, а от отчаяния. Я стоял перед дверью, зажав меч под мышкой, и сводил и разводил руки.
И снова это оказалось таким же простым и естественным, как дыхание.
Языки пламени взметнулись с моей ладони, на сей раз оранжево-красные. Коснувшись двери, они расползлись по ней. Я услышал, как металлический засов с той стороны падает на пол. Дверь распахнулась.
Вначале я не мог сфокусировать взгляд. Перед глазами стояла тьма. Затем появились бледные звезды, потом бесконечная черная равнина с кружащимся в воздухе песком. Я увидел сотни обнаженных мужчин и женщин с изуродованными телами, они свисали с неба на металлических цепях, медленно вращаясь в воздухе, их лица были искажены гримасой ненависти.
Тьма поредела. Звезды погасли. Отцовская комната выглядела так же, как до ее опустошения священниками. Все было на своем месте: там остались и все книги, и бутылки с ворчавшими в них странными созданиями, и кувшины на полках, и карты, и рукописи.
Он лежал на кушетке, одетый в мантию чародея, в которой я видел его в последний раз. Глаза у него были выдраны, а пустые глазницы закрыты золотыми дисками.
Он сел, диски упали ему в ладонь. В пустых глазницах вспыхнул огонь, ослепительно белый, как раскаленный металл.
Он обратился ко мне:
— Я предупреждаю тебя в последний раз, Секенр. В самый последний.
— Если ты так могущественен, отец, где же теперь вся твоя магия? Ты ведь совсем не сопротивлялся мне, во всяком случае, не делал этого по-настоящему. Ты лишь предупреждаешь меня.
— Что же еще мне остается, сын? — тихо спросил он.
— Тебе придется убить меня. Для всего остального уже слишком поздно.
Его голос поплыл, искажаясь и превращаясь в причудливую мешанину хрипов и шипенья. Я с трудом различал слова.
