Но здесь не было ни малейшего признака смерти — все жило и радовалось: и кустарники живых изгородей, и цветы, и птицы на ветках, громкоголосно возвещавшие о восходе солнца, и даже два моих раба, мирно спавшие на каменных скамейках.
Я долго стоял там, разглядывая их и размышляя о том, что, хотя я считался придворным, важным сановником, доверенным лицом и другом царицы Хапсенекьют, эти рабы были в каком-то отношении гораздо счастливее меня — им была гарантирована уверенность в собственном будущем, которой у меня никогда не было. Да, они совсем скоро умрут, согнувшись под бременем лет, в то время как я могу прожить еще века, а они отправятся в утробу Сюрат-Кемада, как идет туда каждый, кто имеет душу, с Начала Времен, но именно это и внушало им уверенность в завтрашнем дне. Они были людьми. Они останутся людьми. Все, что время и обстоятельства могут сделать с ними, читалось, как в раскрытой книге, все было просто и ясно.
Но у меня, чародея, впереди все было завешено покровом тайны, передо мной открывался бесконечный лабиринт. Декак-Натаэ-Цах, сидевший со своей возлюбленной на склоне горы, без сомнения, и представить себе не мог, что однажды он поселится в Городе-в-Дельте изуродованный до неузнаваемости, что все его будут боятся и ненавидеть, что его ждет страшная смерть от древнего врага, которого он сам когда-то убил, и что он в результате окажется в голове у мальчишки из Страны Тростников, Секенра, среди многих других чародеев. Не было и намека на то, что в конце концов будет с Декак-Натаэ-Цахом. А кто знает, что будет с Секенром? Нить судьбы обоих осталась такой же запутанной, как и прежде.
Я надеялся, что это удивит даже саму Сивиллу.
Здесь я должен кое о чем упомянуть.
У Луны было магическое зеркало. Я обнаружил его неделю спустя — тщательно спрятанное, оно стояло в темном углу в гардеробной сразу за спальней. Лишь по необычному смещению перспективы, благодаря случайному взгляду, быстрому повороту глаз, я смог понять, что это зеркало, а не тень и не темное пятно на стене.
Я протянул руку, и воздух, казалось, задрожал в неровном свете позднего дня. Затем мои пальцы коснулись стекла, которое слегка подалось назад, словно зеркало не было закреплено на стене, а плавало в воздухе. Я стал шарить руками, стараясь найти его края.
Оно действительно плавало в воздухе, как тяжелое бревно на воде, только вертикально — удлиненный овал, немного превышающий мой рост. Я перетащил его в лабораторию, где освещение было гораздо лучше, и прикрепил к стене.
Магическое зеркало, если умело им пользоваться, очень многое может открыть о живом и мертвом, далеком и близком, прошлом, настоящем и будущем. Но пока я видел в нем лишь собственное отражение.
Ну и как оно характеризовало Секенра?
Я не увидел ничего особенного: мальчишка лет пятнадцати-шестнадцати, очень тощий, немного ниже среднего роста, ссутулившийся — я моментально выпрямился — с круглым гладким лицом с большущими темными глазами, с непослушными черными волосами до плеч, собранными сзади в неаккуратный хвост, с оливковым цветом кожи, слишком бледным для жителя Страны Тростников, но совершенно необычным для обитателей Дельты.
Столь заурядное лицо на всем протяжении Великой Реки нигде не привлекло бы ничьего внимания. Отметина на лбу (там, куда меня поцеловала Сивилла) могла оказаться ожогом. У подмастерьев кузнецов бывают и похуже. Кривой шрам на щеке по иронии судьбы напоминал мне крошечный серп убывающей луны, но он, как и тонкий рубец с одной стороны носа, вполне мог быть получен в уличной драке.
Я поднял руку, чтобы потрогать лицо. Да уж, шрам от стрелы, пробившей правое запястье, вызовет больше вопросов, если кто-нибудь заметит его. Прорицатель вполне мог бы рассказать о моей судьбе по всем этим следам прошлого, которые я собрал на своем теле. Но что мог сказать неискушенный наблюдатель? Ему и смотреть было не на что.
Мальчишка Секенр нелепо до абсурдного одетый в платье, явно позаимствованное из гардероба взрослого мужчины: черная рубашка, настолько длинная, что доходила почти до коленей, слишком большие штаны, закатанные до тех же грязных коленок, грязные босые ноги, испещренные свежезажившими порезами лодыжки — свидетельство счастливого избавления из пасти крокодила. Подобные вещи случаются слишком часто. Открытый ворот рубашки обнажал костлявую грудь заляпанную чернилами. Закатанные мешковатые рукава, перепачканные чернилами пальцы…
