Счастлив тот, кому никогда не приходилось взывать к ней, — гласит старинная мудрость. Я не принадлежал к разряду таких счастливцев.
Ее называли и Дочерью Реки, и Голосом Сюрат-Кемада, и Матерью Смерти, и многими другими именами. Кто она и что собой представляет, не знал никто, но она жила — что уже пугало, становясь излюбленной темой для страшных историй — в самом центре города, среди многочисленных сооружений на сваях, где толстенные бревна опор, поддерживающих громадные дома, стоят густо, как Деревья в лесу. Я слышал о страшной цене, которую, по слухам, она требует от желающих услышать пророчество, и о том, что каждый, посетивший ее, возвращается другим человеком, если возвращается вообще. Но ее дом стоял на том месте еще с незапамятных времен, и всегда люди шли к ней, чтобы выслушать ее предсказания.
Я тоже пошел. В дар для нее я мог предложить лишь отцовский меч, серебряный меч, что вернула мне матрона из храма.
Едва забрезжил рассвет, когда я выскользнул через люк под домом. На востоке, справа от меня, небо уже начинало светлеть, но впереди, ближе к центру города, еще царствовала ночь.
Я греб, с трудом пробираясь между обломками, оставленными недавней бурей: досками, разбитыми бочками и сундуками, а однажды мне встретился даже медленно переворачивающийся в воде труп, неизвестно как не замеченный эватимами. Чуть дальше громадный дом рухнул со своих подмытых водой и подломившихся опор — его зияющие пустотой черные окна напоминали жадно раскрытые пасти. Потом, когда утренний туман немного рассеялся, я подплыл к застрявшему между сваями опрокинувшемуся кораблю с волочившимся по воде такелажем — он был похож на гигантскую мертвую рыбу, зажатую меж стеблями тростника во время отлива.
Сразу за ним в полутьме уже угадывались смутные очертания жилища Сивиллы, конечно же, не тронутого штормом.
О ней ходило множество легенд: говорили, что Сивилла никогда не была молодой, а родилась уже глубокой старухой из крови собственной матери уже после ее смерти; и что она стояла в луже крови своей матери во тьме еще во время сотворения мира; и что она сводит ладони вместе, а когда разводит, на них вздымаются языки пламени.
Мой отец, часто проделывавший подобный трюк, однажды страшно рассердился, когда я попытался повторить его, хотя я просто сидел, уставившись на свои руки и свои разводил ладони, не совсем понимая, что я делаю, и без каких бы то ни было результатов. Ему хватило и того, что я попытался сделать это. Возможно, вначале он даже испугался, что я могу повторить эксперимент и в конце концов добиться успеха. На его лице отразилась сложная гамма чувств, но шок от потрясения вскоре сменился холодной яростью. Это был единственный раз в моей жизни, когда он побил меня.
Сивилла, родившая огонь из ладоней, скатала из него два шарика. На один из них она дохнула, чтобы замутнить его, а потом отпустила оба этих шарика в небо — так появились Луна и Солнце. Затем, стоя в лунном свете, она сделала глубокий долгий глоток из Великой Реки, там, где в воду стекала кровь ее матери, и выплюнула сияющие звезды. Звездный свет разбудил множество богов, спавших на берегах реки, и они впервые увидели Землю.
Приближаясь к ее дому, я уже почти поверил в эту легенду. Нет, я действительно поверил в нее.
Дом Сивиллы, похожий на гигантский кокон, был до отказа заполнен разным хламом — кладбище поломанных и ненужных вещей, символов смерти — они собирались здесь с начала времен. Он нависал над городом, закрывая полнеба, с его стен под причудливыми углами свисали запутанные веревки и рыболовные сети, плети и лианы расходились от него во тьму во всех направлениях, так что я даже не мог понять, где конец или начало этого ужасающего гнезда.
В середине сооружения хвост этой громадной медузы свисал почти до самой воды, подобно вывалившимся кишкам раненного чудовища. Я подплыл к нему, привязал свою лодку, зажал под мышкой отцовский меч, подвязал повыше тунику, чтобы ноги не запутались в ней, и начал подъем.
Веревки трепетали, скрипели и перешептывались, их ворчание напоминало звуки отдаленного грома. Грязь и мусор сыпались мне в лицо, забрызгивая все вокруг меня. На секунду я повис, отчаявшись от безнадежности, но все же тряхнул головой, чтобы очистить глаза от грязи, и продолжил свой путь наверх.
