— Превосходно, — говорит Писатель. — Я так и думал. Но ты мне вот что объясни. Почему он все-таки повесился? Почему он еще раз не пошел, теперь уже точно не за деньгами, а за братом… а?
— Этого я и сам не понимаю, — угрюмо говорит проводник.
— А я понимаю. И он понял, потому и повесился. Дикобразу — дикобразово, и только дикобразово, и ничего, кроме дикобразова… Ты же сам мне говорил, на месте этом только сокровенные желания исполняются. А что ты там в голос кричишь!.. Брата, мол, хочу вернуть единственного, счастья, мол, хочу для всего человечества, вдохновения, мол, мне подарите!.. На месте этом те твои желания сбудутся, которые составляют твою натуру, суть! О которых ты понятия не имеешь, а они в тебе сидят и всю жизнь тобой управляют. Вот что произошло с Дикобразом. Ничего ты, ангел мой, не понял. Не жадность его одолела. Он на том месте на коленях стоял, брата вымаливал, от всей души, как ему казалось, от всей своей больной совести, а получил кучу денег, и ничего иного получить не мог, потому что Дикобразу дикобразово. Потому что совесть, душевные муки — это все придумано, от головы. А суть его, дикобразова, была. Понял он это и уж тогда только повесился.
Проводник слушает его приоткрыв рот.
— Мне казалось, что я играю в интересную новую игру. Приключение. И вдруг понял, дружище, что все это — не шутки. Я, по правде, не очень даже в чудеса эти верю. Ну, попрошу там чего-нибудь, все равно это сказки. А потом напишу. Об этом ведь никто еще не писал… Нет, Cоколиный глаз, друг мой, я в такие игры не играю…
— Слушай, Профессор, — говорит растерянно проводник. — Что это с ним? Скажи ему!
Профессор пожимает плечами.
— Да как же так? — говорит проводник. — Я ж иду за здоровьем для дочери, для мартышки моей несчастной, а получу, значит, неизвестно что?
— Известно, — ласково произносит Профессор. — Все совершенно точно известно…
— Перестаньте, — перебивает его Писатель, и снова наступает тягостное молчание.
Потом проводник угрюмо говорит:
— Хватит. Подъем.
Профессор угрюмо идет впереди, за ним — Писатель, а за Писателем, почти наступая ему на пятки, — проводник.
— Ладно, врать не буду, — бубнит он. — Когда выходил, не думал я о мартышке, это точно… А теперь-то! Да я за нее кому хочешь горло порву! А ты мне толкуешь…
— Слушай, перестань бормотать, — говорит Писатель, не оборачиваясь. — Что ты ко мне пристал? Не знаю я, чего ты на самом деле хочешь. И ты этого не знаешь! И ради бога, не отвлекайся. Смотри за дорогой… Как раз сейчас только гробануться не хватает…
Впереди в дрожащем мареве виден задранный ковш покрытого ржавчиной экскаватора.
И вот они останавливаются перед пологим спуском к тому самому месту и завороженно глядят вниз, на волшебную котловину. Проводник оглядывает спуск и на ржавом склоне замечает странные черные кляксы.
— Ну, счастлив ваш бог, ребята! — говорит он сдавленным голосом. — Сдохла она.
— Кто? — не сразу откликается Профессор.
— Мясорубка. Видишь эти черные сопли? Сдохла жаба. Все! Можно идти свободно.
— Вот видите — мясорубка… — говорит Писатель удовлетворенно и усаживается на землю. — Приятное название.
— Да уж, брат, куда приятнее! Здесь Дикобраз свою последнюю живую отмычку использовал. Кащей у него была кличка, молоденький такой дурачок…
— И ты бы меня сюда погнал? — говорит Профессор. — Меня? В мясорубку?
— А ты как думал? Одна труба да мясорубка чего стоят… А здесь только так и можно. А иначе — один шанс из четырех. Лотерея! А в Зоне в азартные игры не играют…
— Уму непостижимо, — говорит Писатель. — Переться через эти смертельные горки, убить двух товарищей, и все ради мешка денег…
— Во-первых, — жестко говорит проводник, — товарищей сюда не берут. Да и не бывает у сталкера никаких товарищей. Я сам себе товарищ. А во-вторых, из-за денег и не такие дела делают. Ты что, с луны свалился?
— А если бы я не пошел? — спрашивает Профессор.
— Да хватит вам об этом! — кричит проводник. — Пошел, не пошел… Повезло нам, и все! Труба пустая оказалась, мясорубка сдохла, что я вам — злодей какой-нибудь? Думаете, мне много радости было — живых людей на смерть гонять? Ну — кто первый хочет? Ты, может? Заслужил ведь… — обращается он к Писателю.
