Проклятье, отчего Герман не отослал его письма? Ли достал из кармана железку, чуть-чуть отомкнул окошко, просунул в него руку и достал со стола письма Мартина. Спрятал их под рубашку и снова закрыл окно.
Скоро они снова уселись на копну сена. У Мартина в голове мысли каруселью вертелись: отчего Герман не отослал его письма? Может, он и те письма припрятал, что приходили из дома, — письма от матери и от Геллы?
С досадой вспомнил Мартин всю ту чепуху, что он нагородил в своих письмах домой. Он же только то в них писал, что ему велели. Так что же, спрашивается, было в них такое, что их нельзя было отослать?
И Ли тоже задумался. Мартин не раз видел его таким, особенно в тех случаях, когда Ли силился что-то рассказать.
Еще мгновение, и Ли начал:
— Ты давай бежать-бежать, мама твоя не так-так…
— Ты о чем?
Ли нахмурил брови:
— Когда мама твоя так-так, ты получать письмо, деньги, посылки…
Ли надолго умолк. Потом продолжал:
— Дома у Мартина не так-так… ты бежать, я тебе помогать, ты тоже помогать…
— Кому помогать-то?
Ли вздохнул.
— Я тебе помогать, ты мне помогать, мы вдвоем твоей маме помогать.
— А чем ты можешь мне помочь?
Ли горько улыбнулся:
— Я много детский дом бывать: Франция, Италия, Швейц… как ее?
— Швейцария.
Ли кивнул.
— Германия… Германия как ад, там бежать. Дания, полиция, люди много-много… сюда привезли.
Ли был в отчаянии: он так много всего хотел поведать Мартину, а почти ничего не мог сказать по-датски. Но Мартин все равно понял, что друг его хлебнул в жизни больше горя, чем кто бы то ни было другой.
— Где родители твои? — спросил Мартин.
Ли пожал плечами.
— Не можно сказать. Может, да, может, нет…
Мартин понял то, что недоговорил друг: «…может, нет в живых».
— Я их находить! — твердо сказал Ли. Он повернулся к Мартину и заглянул ему в глаза: — Твоя мама не так-так… завтра мы двое бежать.
— Бежим сегодня!
Ли решительно замотал головой:
— Сегодня нельзя. Хлеба нет, денег нет, много нет.
Мартин давно уже понял, зачем Ли таскает хлеб, но никогда нельзя было знать, что взбредет на ум его другу. Ясно одно: Ли всю жизнь спасался бегством от кого-то или, может, от чего-то. Такой никогда не пропадет.
Конца не будет этому дню, казалось Мартину. Ли держался как ни в чем не бывало, ни один мускул не дрогнул на его лице — ничем не выдавал он, что они задумали.
Мартин все время размышлял о том, почему Герман не отослал матери его письма, но ответа на этот вопрос не находил. Может, директор просто спятил?
Герман даже не заметил, что письма пропали. Чем больше Мартин размышлял о случившемся, тем больше склонен был думать, что Ли, скорее всего, прав в своих опасениях. Может, и правда дома что-то неладно? Один вопрос тянул за собой другой, и Мартин рассеянно отвечал на уроках.
Ли много раз пытался объяснить ему, какие у него опасения, но уж очень мало слов знал он по-датски: раз, два, и обчелся.
Вечером, когда они ужинали на кухне, Ли выпил столько молока, сколько никогда прежде не пил. Мартину не очень-то хотелось пить, но, чтобы не отстать от приятеля, он тоже выпил три кружки и почувствовал на себе одобрительный взгляд Ли.
Когда молоко кончилось, Ли зашел в кладовую, чтобы снова наполнить кувшин. Он немножко повозился там, затем вернулся в кухню и сел за стол. Кончив ужинать, он поднялся, коротко обронил: «Надо уборная» — и вышел.
Улла посмотрела ему вслед.
— Кое-кто всегда старается спихнуть мытье посуды на других, — сказала она.
А Мартин догадался, что Ли стянул из кладовки еду им в дорогу и теперь пошел спрятать ее.
Спустя минуту Ли вернулся и тоже принялся убирать кухню.
Потом, когда они уже сидели у себя в комнате, Ли решительно сказал:
— Когда бьет одиннадцать, я ломать автомашина и трактор, а ты — телефон Германа. Ли показать тебе где.
— Как это я сломаю директорский телефон?
— На! — Ли протянул Мартину маленькие кусачки, — Под окно у директор — коробка телефона, три кабеля — понимай?
Ли взял кусачки и показал Мартину, что нужно перерезать один за другим все три телефонных кабеля.
Мартин все понял и сунул кусачки в карман.
— А как же мы до Копенгагена доберемся?
Ли насмешливо взглянул на него.
