Соединение элементов романтизма и критического реализма в той или иной пропорции характерно — но с преобладанием реализма — и для рассказов Лондона. К тому времени, когда Лондон выдвинулся в области этого жанра, рассказ уже был одним из самых распространенных жанров американской прозы. Уже существовала традиция американской новеллы, представленная В. Ирвингом, Брет-Гартом, М. Твеном, О. Генри, С. Крейном и другими, менее значительными мастерами.
Но и на этом богатом фоне произведения Лондона быстро заняли свое, только им принадлежащее место, породили подражания и попытки конкурировать с ними, определили тип американского приключенческого рассказа. Стремительность действия, яркость характеров, свежие жизненные подробности, почерпнутые из огромного опыта, накопленного писателем, энергичный и выразительный стиль, богатый зрительными образами и меткими, точными эпитетами, привлекал к рассказам Лондона и массового читателя, которому были понятны и интересны его «истории», и знатоков литературы. Последние не могли не оценить и новизну материала, и своеобразие изложения, поэтичность Лондона, умевшего найти художественный эффект в самом, казалось бы, обычном предмете — в описании упряжки собак или хижины золотоискателен. К этому надо добавить богатство северных пейзажей, открытых Лондоном, картины природы, к которой писатель был так чуток.
Из неисчерпаемого богатства рассказов Лондона мы могли для настоящею издания выбрать сравнительно немногое. Мы постарались дать представление о мире, открывающемся в северных рассказах Лондона. Тема величия человеческого характера, выдерживающего жесточайшие испытания, не может не увлечь тех, кто в наши дни воздвигает города в полярной тундре, покоряет гигантские реки, оживляет пустыни, борется с морозом и ветрами, охраняющими заветные, некогда дикие углы нашей земли. Правда, именно в северных рассказах в свое время сказались заблуждения Лондона, весьма увлеченного идеями Г. Спенсера, делившего народы на «жизнеспособные» и «нежизнеспособные», якобы обреченные на подчинение и вымирание. Отголоски этой реакционной теории ясно видны даже в таких известных рассказах, как «Сын Волка», где индейцы — «дети Ворона» — должны повиноваться «Сыну Волка», белому человеку, будто в силу закона природы. Но эти заблуждения Лондона перечеркнуты такими рассказами, полными веры в духовные силы и благородство индейцев, как «Лига стариков» или «Сивашка». О величии старого индейца, о его мудрости и мужестве перед лицом смерти говорит и небольшой рассказ «Закон жизни». Северный эпос Лондона жив и сейчас, ибо герои лучших его произведений оказываются братьями в минуту беды, верными друзьями в час подвига, делят честно и последнюю корку, и смерть, которую они умеют встретить бестрепетно. Они проявляют ту победительную энергию, которой дышит рассказ «Любовь к жизни», так понравившийся В. И. Ленину. Мужество героев северных рассказов Лондона уходит своими корнями в народные представления о человеческом достоинстве, в народную этику.
Другой мир открывается в экзотических южных рассказах Лондона, на счастливых Гавайях и на других архипелагах Тихого океана, жизнь которых была совсем недавно открыта в европейской литературе XIX века. Столь же ярко, как и угрюмые пейзажи Клондайка, изобразил писатель очарование и богатство островной природы, просторы южных морей, по которым он сам водил свой «Снарк», заботливо собирая впечатления от этих чудесных островов и предания об их прошлом. Хотя и в тихоокеанских рассказах Лондона, как и в северных его рассказах, встречаются мотивы противопоставления деловитого белого человека — отсталому, погрязшему в патриархальной старине «туземцу», но и здесь преобладает подлинный человеческий интерес к необыкновенным формам жизни, к своеобразным характерам, с которыми столкнулся Лондон на островах. Рассказ «Страшные Соломоновы острова» и, особенно, «Кулау-прокаженный» полны фактов, впервые подмеченных Лондоном, свидетельствуют о его уменье оценить по существу и трагедию народов Тихого океана, истребляемых бизнесом, водкой, болезнями и оружием белого человека, и разбойничий характер политики США и других империалистических держав на Тихом океане. О жестокости и подлости белых авантюристов, об их бесчеловечности говорит рассказ «Под палубным тентом». Интернационализм Лондона, который был все же сильнее его предрассудков и помогал ему создавать такие произведения, проникнутые духом братства народов, как рассказ «Ало-ха-Оэ», сказывается в той искренней любви и восхищении, с которыми он описывает жизнь коренных обитателей тихоокеанских архипелагов. Он отдает должное их мужественным попыткам сопротивляться нашествию белых захватчиков, которые несут с собой гибель, разрушение и смерть на острова южных морей, так же как и на далекий Север. Из этих двух групп рассказов Лондона встает правдивая картина захвата и грабежа, побеждавшего всюду, где хозяйничал империализм янки в любых его формах — в виде ли компаний, разрабатывавших недра Аляски, или в виде колонизаторов, превращавших сказочный мир Гавайских островов в базы для военно-морского флота.
