В Берлине я спросил Виндельбанда[236] о Беккере. Ответил он примерно следующее: "Летом Вы порекомендовали нам Франка, Беккера и Боймлера. На Марбург мы утвердили Франка, так как не хотели делать ту кафедру традиционной собственностью феноменологов. На очереди Беккер. Теперешнее назначение Франка не направлено против Беккера. А о Боймлере у нас есть и другие положительные рекомендации". Я не спросил, дошли ли до них неблагоприятные отзывы о Беккере, поскольку этот вопрос показался мне слишком неделикатным. Однако у меня не сложилось впечатления, что они были. Поэтому мне кажется, Беккер с полным правом может быть в хорошем настроении.
В остальном, в Берлине мы говорили только о Бонне и обо мне! При случае как-нибудь Вам расскажу. Я был весьма неловок, но могу чувствовать удовлетворение.
То, что Вы пишете об обреченном рубеже, меня волнует — в особенности потому, что такова же ситуация и в Бонне.
Внутренне я напряжен и встревожен — так оно бывает, когда человек сам не знает, чего хочет. Обожду, как-нибудь уладится. Материальная сторона очень важна, однако не является решающей — ее значение лишь в том, что на Бонн я соглашусь только в случае очень высокого оклада. Иначе не решусь. В Гейдельберге я никогда не чувствовал себя скованным в своих возможностях.
* Первым делом (лот.).
В Бонне же я боюсь провинциальной узости, если финансовая независимость не обеспечит красоту и подвижность жизни. Устал к вечеру — извините за почерк и стиль.
Сердечный привет,
Ваш Карл Ясперс
[76] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг, 1/12.28
Дорогой Хайдегтер!
Мы остаемся в Гейдельберге. Процесс длился долго. Была неделя, когда мы уже совсем решились на Бонн. Полное вживание в возможности — на основании реальных впечатлений — есть предпосылка осмысленного решения. Материальная сторона — это условие, но решает не она одна. В Пруссии я бы зарабатывал больше (23 300 с доплатами, причем я мог высказать свои пожелания — эта сумма не была их последним словом; здесь в Баде-не — 20 700, но льготы делают мое дальнейшее пребывание в Гейдельберге равноценным, особенно это касается жилья[237])[238], — однако в любом случае этого достаточно[239], и решение можно было принять независимо от этого (Вам будет интересно знать составляющие: базовый оклад — 14 000; 1700 — на жилье; 5000 — преподавание)[240]. Деньги все же кое-что значат, и за 30 000 марок я бы согласился на Бонн, тем более что меня очень привлекали возможности касательно института. Но я не хотел ни выдвигать это наглое "требование", ни "торговаться", а потому остановился на "первых" предложениях обоих правительств и послал в Берлин ответ с отказом, не дожидаясь их последних предложений насчет жалованья. Благородство правительства земли Баден сделало возможным такой поступок. Займи оно другую позицию, мне бы все-таки пришлось поторговаться. Я вовсе не считаю своим долгом избегать этот путь. Только когда речь уже не идет о жизненно важном, можно самому быть "благородным". Вернее, можно быть благородным, когда другие ведут себя так же.
И вот теперь я рад, что остаюсь неподалеку от Вас. Вместе мы, наверно, сойдемся, только когда однажды встретимся в Берлине, — что весьма маловероятно.
Удовлетворитесь, пожалуйста, этими внешними сведениями. У меня действительно очень много дел, предстоит ужасающе много написать, а душевно я сейчас почти вконец измотан. Новый покой, наверно, опять даст возможность пробудиться к настоящей жизни; сейчас же все стало таким нереальным, хоть и весьма поучительно… Но довольно об этом.
Сердечный привет от нас
Вам обоим,
Ваш Карл Ясперс.
[77] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург-им-Брайсгау, 3 дек. 28 г.
Дорогой Ясперс!
Сердечное спасибо за Ваше письмо. Я очень рад, что Вы остаетесь в Гейдельберге. Рад и как баденец, ведь правительство вело себя достойно.
В последние дни я часто с тревогой думал о том, какою будет Ваше решение. И уже видел Вас в Бонне. Но все же думаю, что Вы выбрали (точнее: сохранили) лучшие условия. И я уверен, таким выбором Вы вновь обрели Гейдельберг.
Он более не может быть старым Гейдельбергом времен Макса Вебера. Вы должны создать его заново. Это, по-моему, не самое сложное, но то, что в эти годы настоящей позитивной работы приходится ставить крест на безмолвном преклонении перед безупречным и неувядаемыми идеалами, привносит в наше существование странную отчужденность — такое мрачное стояние перед собственным другим, которое полагаешь необходимым принести в дар времени.
