– Не понимаю, – сказал Денис, разглядывая мерный стаканчик с остатками разведенного спирта. – Не понимаю… Я думал… Стал ее расспрашивать, что там с батей…
Главврач жестко сжал губы. Уселся перед Денисом, уперся кулаками в колени:
– Помер ее батя в тыщу семьсот каком-то году. Вот в чем главная неприятность. Допей, – и он кивнул на стаканчик в Денисовых руках.
– Фигня какая-то – медленно сказал Денис.
– Фигня, – согласился главврач. – Уже имя его нашли в церковных списках, скорняк он был… Могила не сохранилась. Помер, а она с тех пор все ходит и ходит… То нет ее, а то снова. И знает ведь откуда-то, кто «господин доктор», а кто так, погулять вышел… Откуда знает? Мы тут с батюшкой советовались, что оно такое и зачем. Дежурил батюшка у меня на квартире… Так когда он дежурит – Марта не приходит.
– Марта?
– Звать ее так. Марта. Как пошла однажды, триста лет назад, к батюшке своему врача звать – так и ходит с тех пор.
– Не бывает, – сказал Денис.
– Кто бы спорил, – вздохнул главврач. – Разумеется, не бывает.
* * *
Звонок повторился. Денис лежал, натянув одеяло до подбородка, слушал, как баба Ганя шлепает по коридору, и, остановившись перед дверью, спрашивает решительно и властно:
– Кто там?
Полуминутная тишина.
– Вот поймаю! – вполголоса обещает кому-то баба Ганя. – Сволочи, ходят и звонят. Мерзавцы…
Тук-тук-тук, еле слышно простучали в окно. Денис натянул одеяло выше – ему казалось, что там, за окном, за плотно задернутыми шторами, он различает маленький тонкий силуэт.
* * *
Клара Ивановна, пациентка из третьей Денисовой палаты, шла на поправку медленно и трудно – антибиотики ей кололи лошадиными дозами, но анализы все еще оставляли желать лучшего. У Светы, глуповатой девушки восемнадцати лет, операционный шов заживал «как на собаке», температура стабилизировалась, Денис знал, что через пару дней ее можно будет выписать. Константин Никанорович из четвертой палаты умер от перитонита прямо во время Денисиного дежурства.
– Все правильно делал, – сказал главврач, просмотрев записи в истории болезни. – Семьдесят два года – не шуточки. Выпей и отдохни.
Денис глотнул разбавленного спирта – и поперхнулся.
* * *
Баба Ганя ушла в гости к родственникам. Некоторое время Денис тупо смотрел телевизор; когда раздался звонок в дверь (у бабы Гани были свои ключи, она никогда не звонила), он почти не удивился.
Как там сказал главврач, «Чем жестче ты ее прогоняешь, тем дольше будет передышка перед следующим визитом, а потому не стесняйся в выражениях, матерись…»
Он распахнул дверь, набирая в легкие воздуха; на пороге стояла дородная дама в рыжем велюровом плаще и еще одна, поменьше, в красной куртке.
– А пошла ты… – успел сказать Денис. – Ой… Извините.
– Мы – свидетели, – ничуть не удивляясь, сообщила большая дама.
Кого-то зарезали, безрадостно подумал Денис. Это свидетели. Сейчас и меня в понятые…
– Мы – Свидетели Иеговы, – продолжала тем временем дама. – Хотели бы поговорить с вами о Библии. У вас найдется несколько минут?
* * *
– Значит так, Лена, – сказал Денис. – Вы видели, что у Боровой делается на месте ваших уколов? Это как же надо, какими же кривыми ручками надо колоть, чтобы по три дня уплотнения не сходили? Почему грелку не прикладывали, я вас спрашиваю?
Медсестра Лена смотрела на него круглыми голубыми глазами. Она была местная уроженка, выпускница медучилища, и она была на несколько лет старше Дениса – старая дева, катастрофическая дура и редкостная неумеха. Во всяком случае, Денису так казалось.
– Прикладывали, – сказала Лена еле слышно. – Грелку… честное слово, Денис Юрьевич.
Денису показалось, что она чем-то похожа на Марту. Во всяком случае, глаза ее очень похоже наполнились слезами; сдерживая раздражение, Денис молча двинулся к двери.
– Вы уходите? – шепотом спросила Лена. – Я хотела…
– Что вы хотели? – Денис развернулся, будто на пружине, будто желая ударить эту неуместную, нерадивую, безвольную женщину. – Чего вы еще хотели, мало того, что вы уже сделали? Или того, что вы должны были сделать, но вот не судьба?
Лена молчала.
– Ну? Чего вы хотели?
– У меня сегодня день рождения, – тихо сказала Лена. – Я хотела… пригласить вас.
