– Американец, – ответила Флоренс. – Один из крупнейших поэтов двадцатого века, между прочим. А король у Шекспира не Артур, а Лир.
– Стихи не воспринимаю, – безапелляционно заявил Свен Торнссон. – Вот песни – другое дело.
Батлер оторвал взгляд от незнакомых звездных узоров:
– А я Фроста знаю. Насчет звездопада мне еще лет в двадцать понравилось. Что-то такое, точно уже не помню… Я шел под звездопадом, и на голову вполне могла свалиться звезда… Не помнишь, Фло?
– Помню, – ответила Флоренс и скромно добавила: – Не хотелось бы хвастаться, но у меня очень хорошая память. И не просто хорошая, а где-то даже ну очень хорошая. Во всяком случае, многие тексты могу пересказать почти дословно, а уж стихи…
– А ну-ка, ну-ка, – в голосе инженера-универсала прозвучала ирония. – Кому там на голову звезда упала?
– Сейчас, – сказала Флоренс. – Представлю себе нужную страницу…
Она немного помолчала, и, когда Каталински, усмехнувшись, уже собрался разразиться чем-то ехидным, вновь начала декламировать:
Когда я, глядя под ноги, сутул,
Под звездопадом брел во тьме ночной,
Не мог я разве быть убит звездой?
Тут был известный риск – и я рискнул.
– Браво! – с восторгом воскликнул Алекс Батлер. – Флосси, ты просто молодец! Уникум! Во все экспедиции – только с тобой.
– А ты командира стихами не достала, пока мы в усыпальнице торчали? – поинтересовался присевший на корточки Торнссон.
Флоренс сделала какое-то движение, но промолчала. Выражение ее лица за стеклом шлема нельзя было рассмотреть в быстро сгущавшейся темноте. Торнссон даже не подозревал о той зоне взаимного притяжения, в которой находились командир и нанотехнолог, – голова его была забита схемами посадочного модуля.
– Какие стихи! – поспешно отреагировал на вопрос пилота Батлер. – Думаешь, было там время для стихов? Это же не в усыпальнице бока пролеживать.
Торнссон медленно выпрямился во весь свой внушительный рост и, вероятно, был готов затеять дискуссию, но его опередил Каталински.
– Мы сегодня ужинать будем или нет? – ворчливо вопросил он. – И как насчет того, чтобы хорошо поспать перед работой? Не знаю, кто как, а я и есть хочу, и спать хочу. Экскаватор сам ковыряться в земле не будет. А мы вместо ужина о звездах рассуждаем. И вместо обеда, между прочим, тоже. Ночи – очи… Звездопад – камнепад… Лирика это все. Ах, звезды! Ах, светят! Фонари влюбленных! Ах, как хорошо, взявшись за руки, гулять под звездами, как романтично… Ерунда! – Он рубанул рукой воздух, словно одним ударом невидимого меча хотел разделаться со всякой лирикой. – Что такое звезды? Раскаленные шары, обычные небесные лампочки – и нет в них никакой лирики-романтики. Спектральный класс такой-то, масса такая-то, температура такая-то. Точка. Ужин заменить никак не могут.
– Ого, – сказал Свен Торнссон. – Лео, да ты Цицерона за пояс запросто заткнешь.
– Когда я голоден – заткну любого! – заявил Каталински и устремился к модулю.
Когда все уже были у трапа, Батлер на прощание повернул голову к Сфинксу – и в этот момент сумрак над этим исполином расцветили багровые сполохи. Непонятные беззвучные вспышки, подобные зарницам, следовали одна за другой, с разными интервалами, словно где-то наверху, на поверхности каменного лика, беспорядочно мигал гигантский фонарь.
– Что это? Маяк? – сдавленно произнес Торнссон.
Никто ему не ответил. Вокруг стояла тишина, дул слабый, то и дело пропадающий ветерок, и в этой тишине вновь и вновь озаряли небо над Сфинксом багровые вспышки – как отсветы далекого пожара.
Это продолжалось не более двух-трех минут, а потом, наверное, пожар удалось потушить – и вспышки пропали.
