Она с улыбкой посмотрела на него:
– Господи, о чем ты думаешь, Алекс?.. Неужели это так важно?
– И все-таки? – настаивал он.
Она вздохнула:
– Икар Монгольфье Райт. Хорошее имя для пилота. Доволен?
– Не знаю…
– Ну вот и я не знаю, Алекс. – Она по-прежнему улыбалась. – Ты не хотел бы чего-нибудь пожевать?
Он прислушался к себе и отрицательно покачал головой:
– Пожалуй, нет…
– А вон там, смотри.
Он оглянулся. На траве лежала большая белая бумажная салфетка, а на ней рядочком выстроились булочки, усыпанные черными точками маковых зерен. Булочки в форме сердечек с открыток к дню Святого Валентина. Одну из них уже исследовал проворный муравей. Такие сдобные булочки он помнил с раннего детства – их пекла мама, и он с братцем Ником уплетал их за обе щеки.
…Да, это были те самые булочки. Булочки из детства. Мягкие, еще теплые, с легким привкусом имбиря.
– А если я захочу ведерко клубничного мороженого? – спросил он с набитым ртом, окончательно отбросив мысль о пистолете. – И шоколадного Санта Клауса?
– Пожалуйста, – улыбнулась Джейн. – Все, что захочешь. Можно здесь, можно там. – Она повела рукой в сторону далекого поля. – Только сначала отдохни.
И она, сложив зацелованные губы трубочкой, легонько дунула ему в лицо…
…Барьер если и не исчез до конца, то местами просвечивал насквозь. Память не только стала гораздо более полной – теперь Алекс Батлер знал, что ему нужно делать дальше.
Он был уверен в том, что это случилось бы обязательно – через неделю, через месяц, через год, – но случилось бы. Просто слова брата оказались катализатором – и барьер рухнул именно теперь, а не через неделю или год…
Спать он больше не мог, но и к сраженному коньяком Доусону не спешил – и все вышагивал и вышагивал по гостиничному номеру, за окном которого плескалось в ночи разноцветье реклам, вышагивал, словно вновь и вновь воссоздавал свой путь в лабиринтах Сфинкса. И намечал новый путь, по которому ему отныне предстоит идти.
– Поздравляю, – сказал слегка опухший Пол Доусон, когда Батлер пришел к нему в номер и заявил, что сплошной барьер превратился в ветхий забор с поломанными досками, за которым довольно хорошо виден сад. – Я знал, что так и будет.
Он, чуть поморщившись, уселся в кресло.
– И что же вы вспомнили, Алекс?
– Много чего, так сразу и не расскажешь… Побродил я немало… Но главное было в конце… – Батлер замялся. – Понимаете, Пол… Там очень много личного… Не помню, кто сказал: «Что пройдет, то будет мило»… Я был в своем прошлом, именно там и тогда, где и когда мне было особенно хорошо. В совершенно реальном прошлом, Пол! Да, я понимаю, головой понимаю, что это все-таки какая-то очень ловко устроенная иллюзия, но сердцем… Сердцем чувствую, что все было на самом деле. Многое из того, что там происходило, в действительности никогда не происходило… Да, была похожая ситуация, достаточно давно… а все остальное – мои реализовавшиеся мечты и желания. Как бы реализовавшиеся. Я был в мире моих желаний…
– Подождите, Алекс.
Доусон потряс головой, помассировал пальцами виски и снизу вверх взглянул из кресла на стоявшего лицом к нему, у окна, Батлера. За окном шевелился, просыпаясь, утренний город.
– Вы хотите сказать, что марсиане прозондировали ваши мозги, узнали ваши сокровенные воспоминания и желания – приятные воспоминания и желания, – и оборудовали для вас персональный мир, то ли реальный, то ли иллюзорный?
Батлер выбросил палец в его сторону:
– В точку, Пол! Для человека, накануне чрезмерно накачавшегося коньяком, вы даете потрясающе точные формулировки.
– Особых мук похмелья никогда не испытывал. Что же вы все-таки там увидели, Алекс? Хотя бы намеком. Чем те времена были для вас так хороши? Женщина?
– Да. Мы расстались… Кстати, вчера звонил мой брат, он завтра приедет ко мне. И она тоже.
Доусон молча вскинул брови, ожидая продолжения.
– Она теперь с ним. Я только вчера от него узнал. Но мы расстались не из-за этого. Просто у меня была жена, и она, эта женщина, Джейн, не видела перспективы.
Доусон медленно покивал:
– Да, женщинам нужна перспектива. Это та самая Джейн, о которой вы говорили?
