Она повернула голову к солнцу – и увидела сияющий в небе хрустальный череп. Нижняя челюсть черепа двигалась, и несся оттуда звон множества колоколов.
А потом череп вдруг стал преображаться – и превратился в лицо пилота Свена Торнссона.
И это ее тоже совершенно не удивило.
Ей было спокойно и хорошо, но внезапно в этот изобилующий разноцветьем красок приветливый мир вторглись какие-то посторонние звуки, донесшиеся с небес. Звуки приближались, нарастали, заглушая серебряный звон колоколов, и все вокруг содрогалось в такт этим звукам. Содрогалось, блекло, съеживалось как сухой осенний лист – и проступало, все более четким становилось другое: слабо светящиеся стены… темный каменный пол… круглая ложбинка с углублением в центре. С углублением в форме черепа.
Размеренные звуки не прекращались, в них полностью растаял серебряный звон. Флоренс разжала пальцы – и хрустальный череп скатился в ложбинку.
Она поднялась на ноги, обогнула ложбинку, сделала еще несколько шагов вперед, навстречу приближавшимся звукам, и остановилась.
Флоренс поняла, что значат эти звуки. Это были чьи-то шаги. Кто-то шел к ней из глубины пустынного зала.
Он даже не успел ничего понять. Внезапно налетевший теплый вихрь подхватил его, плеснула в лицо упругая, словно резиновая, волна – и он, мгновенно ослепнув и оглохнув, перестал ощущать собственное тело. Он как бы существовал и не существовал одновременно, он чувствовал, что сердце его продолжает биться, – но знал каким-то запредельным знанием, что нет теперь у него никакого сердца…
Ошеломление и испуг пришли позже, когда кто-то могущественный и умелый ловко воткнул его сознание назад, в исчезнувшую было плоть, – или же поймал сачком-телом бабочку-сознание…
Перед глазами все еще стояла потрясающая, невероятная картина: земная Луна над далекими сизыми горами, вздымающиеся над деревьями темные пирамиды – и все это возникло прямо внутри Марсианского Сфинкса! Ворвался в подземный зал теплый ветер, принес с собой запахи свежей листвы и цветов, запахи дыма, и Алекс сказал что-то… «Древний земной город… Открылся переход…» A потом сзади раздался глухой удар, от которого задрожал пол подземелья. А дальше? Что было дальше?
А дальше налетел вихрь и принес с собой черную волну.
Откуда-то издалека доносились монотонные голоса, но слов было не разобрать. Свен Торнссон лежал на чем-то твердом, непоколебимом, и под головой была явно не подушка. Голоса зазвучали напевнее, мужские низкие голоса, и ему представилось, что это идет церковная служба. Церковная служба – внутри Марсианского Сфинкса? Или это Батлер умудряется говорить сразу несколькими голосами? Или такое уж здесь необычное полифоническое эхо?
Он уже знал, что никакой это не Батлер, что все теперь совсем другое… и надо принимать это другое, потому что выбора нет…
Свен открыл глаза.
На то, чтобы изучить окружающее, у него ушло буквально несколько секунд. Оказалось, что он лежит на дне довольно глубокой каменной чаши, высоко над его головой, в колышущемся неярком свете то ли факелов, то ли костра, виден плоский каменный потолок, и круглое отверстие в нем находится точно над центром чаши. В отверстие заглядывает небо – не розовое, а темно-синее, и звезды в этом кружке – как свечи на торте по случаю дня рождения.
Да, небо было не розовым, марсианским, а темно-синим, глубоким – земным.
«Это древний земной город, Свен… Открылся переход…»
Так буквально минуту-другую назад сказал Алекс Батлер, Орфей-гитарист, специалист по Марсу. И, судя по его рассказам, по земным древностям тоже.
А вот Алекса Батлера рядом не было.
Пилот сглотнул и провел рукой по комбинезону, словно проверяя, на месте ли тот. Комбинезон был на месте, фонарь тоже – он лежал на груди, только почему-то был выключен. Из-за кромки чаши продолжали доноситься голоса – теперь это, несомненно, было пение, сопровождавшееся размеренными звонкими ударами, – словно били железным прутом по большой сковороде. Теплый воздух был насыщен незнакомым пряным ароматом с едва уловимой примесью запаха кофе.
«Ну что, Тор-Столб без молота Мьёлльнира, – сказал он себе. – Давай, вылезай. Будем знакомиться».
