В Цирцеиных с–садах, дабы не стать с–скотами,
Бегут, бегут они в оцепененье чувств,
П–пока ожоги льда и с–солнц отвесных пламя
Не вытравят следы в–волшебницыных уст... —
но и они чувствовали, что эти стихи всегда были, должны быть в этой ночи, под этими звездами, рядом с этим морем…
Остановились у маленькой калитки, за которой уступом прилепился к скале дом. Свет из окон, запутываясь в винограднике, нежно подсвечивал кудрявые листья, пятнами разбегался по каменным плитам.
Лева осторожно пожал Ольгину руку и удивился какой крепкой оказалась ее ладошка, но удивился мимоходом, он напрягся, ожидая, что будет дальше в этой переполненной треском цикад, безудержно–щедрой для любви и счастья южной ночи. Нет… Ольга и Петруше протянула руку, и хотя очень долго, подозрительно долго не отнимала ее, но они прощались, прощались!
Наконец женщины ушли. Внизу гирляндой огней, словно бы провиснувшей под тяжестью темного моря, переливалось побережье.
— М–может, п–пойдем искупаемся… — предложил Лева.
— Сейчас?! Ну пошли… Искупаемся, если не трусишь…
Почему Лева должен был трусить? Г–глупости какие! Смело шагнул он в темноту сбегающей к морю улочки. Странный был человек Петруша. Что творилось в его угрюмой голове? Неведомо… Зато плавал он, надо это признать, просто классно.
— Ты куда? — спросил он, когда Лева повернул к берегу. — Поплыли дальше!
— Н–нет… Я возвращаюсь.
— Ну, как знаешь! — взмахнув руками, Петруша стремительно ушел в темноту. А Лева перевернулся на спину и, глядя на крупные звезды, что покачивались вверху, медленно поплыл к берегу.
Он успел одеться, походил по заваленному цементными глыбами берегу, когда из темноты моря возник Петр. Мощно взмахивая руками, он почти вплотную подплыл к берегу и только тогда встал.
— Правильно, что сразу вернулся… — натягивая одежду, неприятно хохотнул он. — А то бы одежду еще сперли! Представляешь, голышом возвращаться, а?
— Т–ты далеко живешь?
— На горе… Там, где были.
— Т–там?
— Там… Петруша вытащил из кармане сигареты и закурил, усевшись рядом с Левой. — Ты что? На Ольгу глаз положил?
— Я?! С–с чего ты взял?
— Ну раз нет, тогда все в порядке… Тогда и толковать не о чем. И правильно. Зачем толкаться, если бабья здесь и так хватает. Правильно я говорю?
Лева ничего не ответил. Цинизм всегда вызывал в нем отвращение. Странно, конечно. Ведь кончал Лева медицинский институт, а выпускники его особой стыдливостью не страдают. Хотя, конечно, там цинизм другой. Другого сорта, что ли…
— Ты чего молчишь?
— П–противно отвечать.
— А–а… Ну ладно. Тогда пошли спать.
Петруша отбросил сигарету и встал. Этакая глыбища, нависшая над Левой. Лева тоже на всякий случай встал.
— Ты кем работаешь?
— В–врачом…
— А–а… Ну, понятно. А я на такси…
Что значило это «а–а», что было понятно Петруше, при чем тут его работа на такси, а главное — откуда у него такие права на Ольгу? Неясно… Хотя в принципе этот Петруша прав: ни к чему «толкаться». Он, Лева, не для того приехал на море. Но соглашаться с таксистом Петрушей не хотелось. Поднявшись вверх, сухо кивнул ему и тут же свернул в темноту своего переулка.
Лева надеялся, что только доберется до своей раскладушки в сарайчике, сразу и заснет. Не тут–то было. Долго ворочался в липкой и жаркой темноте и, хотя все уже решил для себя, все равно снова и снова прокручивал события ушедшего дня, все разговоры, пытался ухватиться за что–нибудь, чтобы понять, что же все–таки связывает Ольгу с этим Петрушей… Заснул он уже на рассвете, под крик горластых абхазских петухов. А потом начали просыпаться соседи по сараю, заскрипели половицами, загремели умывальниками. Лева, правда, не стал вставать, лежал с закрытыми глазами и слушал плоские шуточки насчет разгульной жизни, которую ведут некоторые.
— Ай–яй–яй… — сокрушенно вздыхали соседи. — Первый день и сразу к бабам…
— Брось, дарагой! Даже абхазская народная пословица есть на этот счет. Парткома бояться — с женщинами не гулять… Правильно делает. Зато, видишь, какой сон крепкий?
Наконец соседи ушли, и Лева заснул и проспал самое лучшее для загара время. А проснувшись, не позавтракав, помчался на пляж. Настроение было поганым, а море казалось похожим на плохо сваренный борщ. Пришлось даже прибегнуть к аутотренингу, и где? — это на юге–то… И вот когда, кажется, успокоился уже, опять начинается вчерашнее. Подумав об этом, Лева сразу помрачнел, замолк, сделал вид, что целиком поглощен шашлыком. Чушь какая–то…
