Ирка, словно знала об этой странной встрече, позвонила, как только Вика вошла в квартиру.
— Забрала кассеты? — не здороваясь, спросила она.
— Забрала... — соврала Вика.
— Я приду сейчас.
— Зачем? — торопливо сказала Вика. — Я сама их принесу. Завтра...
— А они сейчас у тебя?
— У меня? — упрямо сказала Вика.
Она положила трубку и, не снимая пальто, опустилась на стул в прихожей. В прихожей было темно. От старой висящей на стене медвежьей шкуры пахло нафталином. Вика разглядывала выеденные молью проплешины на шкуре и ничего не могла придумать.
Снова зазвонил телефон.
— Привет! — раздался в трубке голос Кости Угарова. — Меня Ирка попросила твоему Игорю позвонить. Так я звякнул. Он пленки с «Теле–У» своей герле из спецшколы отдал. Сечешь?
— Ну и что? — сухо спросила Вика.
— Ничего... — смутился Костя. — Просто сейчас Ирка моего звонка ждет, так я решил тебя предупредить на всякий случай. Все–таки мы одноклассники с тобой и живем... — он хихикнул. — Рядом...
— Да мне–то что, кому Игорь свои записи отдает? — сказала Вика и даже сама удивилась, как спокойно, без всякого принуждения, говорит она неправду.
— Мне Ирка сказала, что эти записи твои, то есть ее... — несколько озадаченно проговорил Костя. — А я откуда знаю, чьи записи Игорь своей герле отдал. Я просто посоветовать хотел, что если искать будешь, то записи у одного парня можно купить. Он в парке, знаешь, там, где старые телефонные будки стоят, бывает. Червонец за запись берет, ну и еще, что сама кассета стоит, конечно.
— Спасибо! — сказала Вика, вложив в это слово всю иронию, на которую была способна. — У меня Иркины записи дома лежат. Так что сама могу переписать тебе, если хочешь. И даже забесплатно, вот!
— Да ладно уж, чего ты... — проговорил Костя и торопливо повесил трубку.
Вика купила две кассеты с записями «Теле–У» на пустырьке возле парка. Здесь, под черными деревьями, стояли облезлые телефонные будки с выбитыми стеклами. Откуда–то из–за них вынырнул паренек, про которого, наверное, и рассказывал Костя.
— Записями интересуешься? — оглядываясь по сторонам, спросил он.
— «Теле–У» есть?
— Найдется... — паренек снова оглянулся по сторонам. — Слушать будешь?
— Зачем?!
— Правильно! — сказал парень. — Незачем! У меня — фирма. Монета с собой?
— Ага...
— Тогда держи. Тридцать копеек гони.
— Сколько?!
— Тридцать рублей, дура! — рассердился парень и, выхватив у Вики деньги, торопливо скрылся за будками, словно его и не было.
Вика сразу направилась к Ирке.
Проходя мимо гипсового бегуна, который по–прежнему отрешенно бежал куда–то, Вика подумала, что вот отдаст она Ирке чужие кассеты, докажет, что никого не обманывала, что это не Игорь поссорился с ней, а ока сама с ним... И потом она будет дальше жить. Теперь уже одна, без Иркиных записей, без Игоря, без...
Ирка открыла дверь, но в квартиру Вику не впустила.
— У меня гости... — сказала она,
— Ты извини... — сказала Вика. — Я никак выбраться не могла. Вот... — она торопливо расстегнула портфель и вытащила кассеты. — Принесла...
— Что это за кассеты?! — удивленно спросила Ирка.
— Как что? Которые ты мне давала... Записи «Теле–У».
— Которые я тебе давала, мне Игорь сам принес!
— Как принес?!
— Так! — сказала Ирка и захлопнула дверь. Сжимая в руке ненужные теперь кассеты, на которые так трудно было выпросить у матери деньги, Вика поплелась домой.
— Ты эти кассеты и купила? — спросила мать. Она услышала щелчок замка и вышла в коридор встретить дочку.
— Эти...
— Господи... — мать повертела в руках кассеты. — И это тридцать рублей стоит? Дай хоть послушать твою тридцатирублевую музыку...
— Послушай... — Вике было теперь все равно. Хочет мать слушать записи «Теле–У», пусть слушает. Лично ей теперь никакие записи не нужны...
Вика стащила с себя пальто, потом прошла в комнату и кинула в угол портфель. Мать между тем уже вставила в магнитофон кассету. И вот щелкнуло в динамике, и разлился по комнате голос певицы:
Ромашки спрятались, поникли лютики...
Вода холодная в реке бежит...
Зачем вы, девушки, красивых любите?
Одно страдание от той любви...
— Что это? — мать удивленно обернулась к Вике. — Это теперь и называется «Теле–У»? За это ты и платила тридцать рублей?1
