Толпа растаяла в темной аллее. Садились на сырую землю. Ветер приносил на крыльцо приглушенные голоса.
— Уйдешь, а над нами будут измываться… Как над Петюшкой Калмыковым…
— Поезжай к маме. Продержись как‑нибудь до весны.
Женщина в белом платке укачивала завернутого в одеяло первенца, исступленно просила:
— Не уходи, Тимоша, не уходи, родненький. Ну куда я без тебя с таким малюткой? Не ходи… Не пущу я тебя…
— Ну что ты, Таня… Не могу я остаться. Все идут, как же иначе?
К пожилому рыжебородому рабочему прижались пятеро ребятишек. Жена стояла на коленях, о чем‑то сквозь слезы просила и все время терла рукавом лицо. А он торопливо и неловко целовал детей и говорил:
— Ну ладно, обойдется как‑нибудь. Ну ладно, обойдется…
Николай Каширин вытянул онемевшую раненую ногу, сказал морщась:
— В жизни многое видел. И всякое на войне бывало. Но вот в такую жуть в первый раз окунулся.
Блюхер сцепил на коленях ладони:
— Такое испытание не каждый может перенести. И те, что пойдут с нами, станут надежнейшим пополнением. Не дрогнут. Более страшного, чем этот час, у них в жизни не будет.
С трудом оторвался от ступеньки Михаил Калмыков, шепнул чуть слышно:
— Я пройду к своим. Скажу, чтоб не очень‑то убивались.
Из темноты выплыла крупная белая на перевязи рука Томина. Плетка выбила злой марш на голенище:
— Ох и отольются наши слезы! Свинцовой слезой отольются.
…В одиннадцатом часу старик сторож ударил колотушкой в чугунную доску. Металл гудел тревожно и зычно. И люди семьями двинулись к крыльцу.
Калмыков, бледный, суровый, с трудом унимая нервную дрожь, произнес:
— Товарищи! Кто за то, чтобы пойти с Блюхером, прошу голосовать.
И взметнулись вверх широкие, крупные, шершавые ладони и розовые, маленькие, детские ладошки…
— Против?
Калмыков выждал, вздохнул шумно:
— Нет. Значит, единодушно. А теперь о семьях. Кто за то, чтобы оставить здесь, в Богоявленском?
И первым вскинул большую, сильную руку. И медленно, словно поднимая низко нависшую грузную тучу, поползли вверх рабочие руки…
Калмыков дважды поклонился народу, выпрямился во весь рост, расправил широкую грудь:
— Спасибо вам, земляки, что не дрогнули в этот тяжкий час. Не потеряли воинского достоинства и чести. И вам спасибо, жены и матери наши. За поддержку. За все доброе. А теперь ступайте по домам и собирайтесь в дорогу. Времени у нас маловато.
Блюхер соскочил с крыльца, поднял руку:
— Товарищи, ваш полк выходит последним. Даю вам на домашние дела еще два дня. О часе выхода сообщит командир полка Калмыков.
3
Армия двинулась на Архангельский меднолитейный завод. Здесь Блюхера встретил Владимир Дамберг. С заметным латышским акцентом доложил о том, что в составе отряда налицо семьсот штыков, триста сабель и два орудия.
— А каково настроение в отряде? — поинтересовался Блюхер.
— Собираются пойти через Кунгур на Ригу и Ревель. Во! У нас главная сила — латыши, бежавшие от немцев во время войны, и эстонцы–поселенцы.
— Ну что ж, от Кунгура до Риги рукой подать, — улыбнулся Блюхер. — Значит, пойдем вместе. Готовьте отряд к переправе через Сим. Свяжитесь с командиром Верхнеуральского отряда Иваном Кашириным.
Владимир Дамберг быстро вышел.
Блюхер сел к столу, развернул большую карту. Внимательно осмотрел район трехречья — Белой, Сима и Зилима. Прикинул расстояние до Иглино. Озабоченно сдвинул густые брови. Получается что‑то вроде «мешка». Прижмут с трех сторон к широкой и глубокой реке Белой. Устроят мясорубку.
Неслышно подошел начальник штаба Леонтьев, глянул на красный карандаш, уткнувшийся в реку Сим, догадался:
— О переправе думаете, Василий Константинович?
— Есть о чем подумать. Армия выросла: шесть стрелковых, три кавалерийских полка. Сотни раненых и беженцев. Тысячи повозок. Надо немедленно организовать переправы. Главную, через Сим, вот здесь, в районе Бердиной Поляны, и отвлекающую внимание противника— на Белой, у села Шареева.
— Подождите секундочку, я возьму бумагу.
— Пишите: в район Бердиной Поляны выходят Верхнеуральский и Архангельский отряды. Троицкому отряду произвести демонстративную переправу через Белую у села Шареева и вести разведку в сторону Уфы. Далее, Богоявленскому отряду занять деревню Зилим. Немедленно разошлите распоряжение: всем командирам приказываю строжайшим образом экономить патроны и снаряды, обстреливать лишь ясно видимые цели, группы или цепи противника, не допускать стрельбы по одиночным людям.
