Брезгливо дернувшись, Ахмет принялся исполнять желание учителя.
Кунашакский рыбак, выдвинувшийся на огневую позицию первым, поджидал остальных четверых, замешкавшихся в пути. В его секторе все было в порядке - самого скрывала высокая заструга, до беспечно копошившихся в неводе каракульмякских осталось не более двадцати метров. Картечь не успеет сильно разойтись: одного-то точно, а может и двух он положит первым же выстрелом. Удачно эти гады попались, и наглые-то какие стали, смотри-ка - ни караула, ни хера; ишь ты, можно подумать, что у себя дома. Ниче-е-е, щас мы им покажем, с пяти-то стволов…
Но радостный мандраж охоты смело как пушинку - сердце рыбака сдавило в ледяном кулаке, и оно затрепыхалось, пропуская удар за ударом - кунашакский понял, что за его спиной, у самых ног остановилось Что-то - огромное, жуткое черное Что-то, и внимательно смотрит ему в затылок холодными желтыми глазами. Мгновенно покрывшись ледяным потом, рыбак замер, боясь пошевелиться - он казался себе сейчас голым и беззащитным комочком теплого сладкого мяса, очутившегося на бескрайней снежной равнине, по которой снуют стаи кровожадных кортов, бродят свирепые айю и прячутся в метели безмолвные духи-бире, с оранжевыми глазами величиной в тарелку…
Превозмогая смертную черноту, трепыхающуюся в глазах, рыбак невероятным усилием воли заставил себя приподняться и посмотреть назад - и натужно, на разрыв связок заорал, срываясь на визг. Визг превратился в скулеж, быстро ставший хрипом короткой агонии. Его разум, не выдержав натуги ужаса, вспыхнул и погас; серце остановилось на полутакте, а душа громко хрустнула в руках исполинской, в два человеческих роста мутно-черной фигуры, чернеющей даже на фоне ночного неба - увешанной, будто елка, размотанными кишками и частями разорванных тел товарищей рыбака. Отдадим ему должное, он был храбрым человеком, трус умер бы сразу. Выпив его вылетевшую криком жизнь, Ахмет отпустил мокро хлюпнувшие разорванными полостями трупы, и они тут же растаяли в черной пустоте.
Вернувшись в себя, Ахмет понял, что стоит босиком на льду рядом с уткнувшимся в снег мертвецом. Где-то вокруг лежат еще четверо, а вон там, где угадывается чернеющая на снегу куча невода у саней, лежат защищенные им свои. "Свои"… - усмехнулся Ахмет, подымая ногу для первого шага, но остановился, удивленно глядя вниз, словно только что обнаружив мертвое тело у своих ног. Нерешительно потоптавшись, он неумело поднял за ремень ружье рыбака, взял его в руки. Пальцы обожгло холодом оружейной стали и Ахмет рухнул на колени, унесенный этим забытым холодом далеко в мертвое прошлое.
– Не, погоди, не стреляй. Это же этот, как его…
– Точно. Это этот, который у Яхьи-бабая…
– А это кто… О, билят! Это ж Наилька, с Кунашака! Который, говорят, Ильяса завалил.
– Че он там? Дырок нет… Этот по башке ему ебнул, да?
– Погоди… Нет, вроде как. А мертвый, не дышит. Салават, а ну, подержи так…
Нет. Сердце не стучит, мертвый. Как он его, а?
– А сам-то он живой? Смотри, сидит как…
– Не, вроде живой. Точно. Видишь, дышит.
– Ишбулды-абый…
– Да погоди, малай… Чего тебе?
– А вон еще, видите?
– Где? О, точно! Раис, нас, билят, чуть не перехуярили тут, а! Билят!
– Ты почему смотреть не ставил никого?!
– А ты?! Хули я-то сразу?
– Еще один!
– Салаватка, а ну беги вокруг смотри!
– Ишбулды-абый, тут еще один!
– Ай белемле, ай молодец, а!
– Че сказал, сынок? Салава-а-ат! Э, Салават! Еще один, да, че сказал?
– Да!
– Тоже с ружьем?
– Тоже!
– Ай да пронесло, а?! Щас перестреляли бы, а?!
– Слушай, надо этого-то, а, вишь - в одних штанах да рубашке.
– Да, простынет, помрет еще. Хотя, говорят, они не болеют.
– Че, совсем? Смотри, босиком пришел.
– Ха, пришел! Видишь, следа нет?
– Точно… Уй, билят… Как это, Раис?
– Не знаю. Но трогать не надо его. Захочет, сам встанет. Эй! Э, как тебя, белемле! Ты живой?
– Слышь, Ишбулды, давай на самом деле, не трожь его. Ну его, еще проснется и подумает, что мы - эти…
– Ладно. Ружье только у него возьмите.
– Ой! Смотри, Заки, не отдает! Я это, а он держит!
– Ну и хуй с ним, пусть держит. Э, Раис, Ишбулды! Давай ружья, шмотки с этих к саням тащи! Смотри лучше, чтоб патроны из карманов не растерять. Мансур! К Яхье-бабаю пошли пацана своего, пусть спросит, че с этим делать.
