У Достоевского же это, на первый взгляд, решается вроде бы иначе — к тому же, пройдя через увлечение светской формой западного, фурьеристского социализма петрашевцев, он стал его просто-таки неистовым противником. Но в христианстве-то потом именно Достоевский и создал в конечном счете идеальный образ опять-таки общинной коллективности, не теряющего индивидуальности людей братства, скрепленного абсолютной связью — Богом. Это может быть названо и коммюнотарностью, на чем настаивал Н. Бердяев, пытаясь усилить линию именно органичности и неразрывности общинного братства.
Все это идет как бы даже сверх линии революционного демократизма и народничества, связавших с общиной самое судьбу свою. Перед нами — общероссийская линия отрицания всякой буржуазности. Линия, как раз и начатая Нилом Сорским. А еще ранее — самим принятием христианства.
А ведь плюс к тому есть и мощная (возможно, мощнейшая!) линия русского анархизма, который тоже занимает видное место в национальном и мировом борении духа. Анархизм — особенно как раз русский — превращает общину даже в идеал и нации, и человечества. «Кто знает безвыходное, просто критическое положение нашего народа в экономическом и политическом отношении, — писал М. А. Бакунин в 1870 г., — а с другой стороны, решительную неспособность нашего правительства, нашего государства не только изменить, но хоть сколько-нибудь облегчить его положение — неспособность, вытекающую не из того или другого свойства наших правительственных лиц, а из самой сущности нашего государственного строя в особенности и вообще всякого государства, — тот непременно должен прийти к заключению, что русская народная революция неминуема. Она не только отрицательно, она положительно неминуема, потому что в нашем народе, несмотря на все его невежество, исторически выработался идеал, к осуществлению которого он прямо или незнаемо стремится. Этот идеал — общинное владение землею с полною свободою от всякого государственного притеснения и от всех поборов. К этому стремился он при Лжедмитриях, при Стеньке Разине, при Пугачеве и стремится теперь...» (Бакунин М. А. Философия, социология, политика. — М., 1989, с. 540).
Обстоятельно и в высшей степени аргументированно доказывал неразрывность идеи анархии и идеи общинности П. Кропоткин. Он пытался вывести анархизм, можно сказать, из самой природы, по крайней мере — из данных естественных наук и далеко вышел за пределы русского анархизма, выдвинув идею анархии как единственно возможной социальной справедливости. И логика его такова: «Анархизм неизбежно ведет к коммунизму, а коммунизм — к анархизму» (Кропоткин П. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. — М., 1990, с. 46). Вместе с тем как анархия немыслима без общины, так и коммунизм есть община. Собственно, всякая община, согласно П. Кропоткину, только тогда и является сама собой, когда она самоуправляется, — а самоуправляется она тогда, когда ее не угнетает какое бы то ни было государство. Стало быть, где нет государственного принуждения, там и должна существовать община.
П. Кропоткин расходился с народниками не в идее общинности, которую он развивал последовательней, чем они, а в понимании роли государства, которое он, как все анархисты, отрицал в самом его принципе. Русская крестьянская община рассматривалась Кропоткиным, в сущности, в качестве известного прообраза будущих коммунистических общин, и факт уничтожения крестьянских общин в Западной Европе он расценивал отрицательно.
К изучению анархизма и его родственной связи с социализмом нам надо приступаться заново. Из сознания нынешнего интеллектуального слоя нашего общества, в сущности, выпал тот факт, что самой привлекательной формой анархизма и одновременно безгосударственного общинного социализма стало учение Л. Толстого. Ленинская критика его нуждается в переосмыслении и объективной научной оценке. А в особенности пагубно нынешнее стремление завуалировать то, что Л. Толстой в конце концов открыто, действием встал на позиции пусть и патриархального (много ли в этом в наше время беды?), но социализма... И не отвержением ли толстовского социализма все мы вместе вырыли яму тому, что было самого светлого в русской революции?
