А 22 апреля 1790 года наш герой написал своей тетушке Габриэлле-Элеоноре де Сад письмо следующего содержания:
"Моя дорогая тетя, <…> я бы пренебрег своими самыми заветными и святыми обязанностями, если бы не уведомил вас, что я только что снова обрел свободу; все, что мне нужно для того, чтобы чаша моего счастия была полна, это приехать и обнять вас, что я, несомненно, и сделал бы, если бы меня не задерживали здесь настоятельные срочные дела.
Только лишь в ваших объятиях, моя дорогая и милая тетушка, я могу излить ужасные печали, жертвой которых я являюсь день и ночь напролет в руках семейства де Монтрёй; если бы они связали себя родственными узами с сыном ломового извозчика, то и тогда не стали бы обращаться с ним в такой ужасной и унизительной манере. Я поступил с ними несправедливо, это верно, но семнадцать лет несчастий, тринадцать из которых я последовательно провел в двух самых ужасных тюрьмах в королевстве <…> тюрьмах, в которых меня заставили выстрадать все вообразимые мучения, — разве это средоточение пыток и притеснений не более чем компенсирует мои проступки <…> проступки, в которых они более виновны, чем я <…>? Я уверяю вас, что эти люди — чудовища, моя дорогая тетушка, и величайшее несчастье моей жизни состоит в том, что я с ними связался; женившись на одной из представительниц этой семьи, я приобрел целый выводок обанкротившихся двоюродных братьев, несколько мелочных торговцев, пару родственников, окончивших жизнь на виселице, и все это без всякой защиты, без единого друга, не говоря уже о честной душе. Теперь, когда они не могут держать меня в тюрьме, эти мошенники, сговорившись, трудятся над тем, чтобы полностью меня сгубить, — они делают все от себя зависящее, чтобы развести меня с моей женой, и, поскольку в ранние дни моего брака они поощряли меня использовать ее приданое, теперь мне придется возвращать эти деньги обратно, что приведет меня к полному краху. У меня едва хватает на жизнь, и я, который женился лишь для того, чтобы иметь уверенность в том, что мой дом будет полон в старости, теперь я потерял все, покинут и одинок, доведен до такой же печальной участи, которая была уготована моему отцу на закате его дней, и оказался в той самой ситуации, которой более всего страшился.
Ни один из этих презренных негодяев — кроме моих детей, о которых я не могу сказать ничего, за исключением хорошего, — ни единый, повторяю, не протянул мне руку помощи. Когда я вышел из тюрьмы, я оказался посреди Парижа всего с одним луи в кармане, не зная, куда мне обратиться, чтобы найти приют или пропитание, а тем более кого-то, кто одолжит мне крону, когда у меня не осталось и этого луи; и, когда я умолял этих чудовищных людей о помощи, все, что я получал в ответ, это упреки и сомнительные комплименты. Везде дверь захлопывали прямо перед моим носом, особенно моя жена, которая верх ужаса; нет, нет, моя дорогая тетушка, никогда еще ни с кем не обращались так подло, я повторяю это снова, никогда подобное нельзя было даже вообразить.
У меня была мебель, белье, огромное множество книг и более пятнадцати томов моих собственных рукописен, плод моего одинокого труда; из-за недосмотра или, скорее, непостижимой злобы, эти ужасные люди позволили всему этому пропасть в тот период, когда брали Бастилию; более того, опасаясь в то время, что меня могут освободить, они договорились, чтобы меня перевели в другую тюрьму. Они никак не хотели, чтобы я забрал с собой свои вещи; они устроили, чтобы мою старую камеру опечатали; восемь дней спустя крепость была взята штурмом, в мою камеру вломились, и я все потерял <…> Из плодов пятнадцатилетнего труда я не смог спасти ничего <…> И все это из-за этих несчастных мошенников, которым, я надеюсь, Господь однажды отомстит за меня.
Моя дорогая, добрая тетушка, вы, которую я никогда не переставал обожать, тысяча и одно извинение за то, что я столь долго вас утомлял своими проблемами, но мое сердце настолько преисполнено печали, что невозможно не поделиться с тем, кто добр и мягкосердечен, как вы. Я умоляю вас писать мне, ставить меня в известность о вашем здоровье, сказать мне, что в вашем сердце все еще осталось хоть немного любви ко мне. И я надеюсь, что вы убеждены, что нет на свете никого, кто привязан к вам с такой же нежностью и уважением, как я.
