– А ее не тронули? – с сомнением в голосе спросила мать.
– А я о чем говорю? То-то и оно! – воскликнула Анжела. – Все странно у нас происходит.
– Ты видала ее?
– Я нет, не видела, но, слышала, красоты она неземной. Молода! Как она сама смогла добраться?.. Грамоты все при ней. – Анжела задумалась.
– Это ты к чему это?
– А к тому, – начала Анжела, – что могли враги наши вместо племянницы графа, лазутчика заслать, а то и еще чего похуже.
– Чего уж хуже?
– Ой, прокляты мы! – опять запричитала Анжела, – нечисть средь нас…
– Так что ты о графине-то?
– Странно мне, что такая красавица через полземли сама целехонька добралась. Никак соседи наши зло какое удумали.
– Что ты кругами ходишь? – возмущенно спросила мать. – Так что она сделать-то может, даже если это и так?
– Ох, знать бы, матушка… ну, ладно, пойду я. Сынку доброго здравия.
– Спасибо тебе, Анжела, заходи.
– Бывай, вдовушка, все наладится.
Генрих не стал заходить в столовую, а вернулся к себе, лег на кровать и задумался. Нужно было, отталкиваясь от чего-то, чего он сам не ведал, принять решение на будущее. «Матушка моя говорила о том, что отец мой с дядей Альбертом творили что-то жуткое в Святой земле, – думал он. – Матушка опасается, что я вспомню дядю Альберта. О чем она говорила? Я его помню. Да, я помню… Может, она об этом не догадывается? Но я помню, просто… да! – я ей об этом никогда не рассказывал! Ни тогда, когда я узнал о его смерти… ни после… почему? Чего я боялся? Я уже тогда знал, что снова увижу его?.. Его… черного всадника. Как такое может быть?»
Было это двадцать лет назад. Проведя два года в странствиях, после шестого крестового похода, осуществленного Фридрихом II, как раз тогда, когда папа отлучил его от церкви, назвав пиратом, а тот получил ключи от Иерусалима, дядя Генриха, Альберт, заехал к ним в замок погостить. Отец тогда еще не вернулся. Поскольку Генрих был совсем мал, он не слышал, да и не слушал, о чем его дядя разговаривает с его матерью. Он лишь заметил как-то, что мать его была чем-то напугана, и пару раз видел ее заплаканной. Дядя был нелюдим. Его поведение, – Генрих подумал об этом только сейчас, – чем-то напоминало поведение отца, когда тот вернулся в последний раз из похода. Но, в силу возраста он на это все не обращал внимание. Однажды, резвясь во дворе замка, он обнаружил невысокую деревянную лестницу, оставленную крестьянами, и решил ею воспользоваться для обследования стен замка. Приставив лестницу к стене, он заглянул в одно окно, но ничего интересного не обнаружил, в другое – тот же результат. А с третьим ему повезло. Окно выходило из комнаты с камином, и в ней он разглядел дядю Альберта, сидящего спиной к только что разведенному огню. Генрих хотел было постучать в окно, заставив дядю удивиться тому, как его племянник умудрился так высоко забраться, но в последний момент остановился. Он увидел в комнате еще одного человека. Тот стоял спиной к окну, он был облачен в длинный черный плащ с большим капюшоном, покрывающим голову. Незнакомец стоял перед дядей и, казалось, что-то ему говорил, но дядя смотрел мимо него, в пол, и вид у него был настолько потерянный, что Генриху стало его жалко. В этот момент незнакомец начал медленно разворачиваться к окну, и Генрих резво спрыгнул с лестницы. Через некоторое время он уже и забыл об этом маленьком приключении.
Генрих спал один в своей комнате на втором этаже. Дядя расположился этажом выше. Поздним вечером, – когда все уже легли спать, – Генрих все никак не мог заснуть, и вдруг услышал за дверью скрип и шаги. Любопытство не позволило остаться ему под одеялом, и он, спрыгнув с кровати, направился к двери и приоткрыл ее. Он увидел дядю, удаляющегося по лестнице вниз.
– Дядя! – шепотом проговорил Генрих.
Дядя не услышал и продолжал спускаться. Он уже скрылся за перилами, как Генрих выскочил из комнаты, подбежал к краю лестницы и крикнул уже громче. Дядя продолжал спускаться. И тут Генрих заметил, что перед дядей, в нескольких шагах от него, медленно идет тот самый незнакомец в черном плаще.
– Дядя? – уже не надеясь на отклик, спросил Генрих. Пожав плечами, он направился к себе в комнату.
