Так, неожиданно, принц де Роан предстал перед судом. Ему дали прочитать показания ювелиров и показания банкира. Без всяких сомнений и колебаний кардинал признал то, что он купил ожерелье для королевы. Королева прервала его, чтобы узнать, кто наделил кардинала этой миссией, на что он ответил: «Вы, мадам». — «Я! Я, которая не разговаривает с вами с момента вашего возвращения из Вены; я, которая отказывала вам в аудиенциях; я, которая всегда сохраняла с вами ледяной и высокомерный тон, это я просила вас о такой услуге?!» «Вы, Ваше Величество, — повторил кардинал, — у меня есть письмо с этой просьбой, подписанное лично вами». «Где это письмо?» спросил король. «Сир, я не взял с собой своего портфеля с бумагами». «Это письмо, — вскричала королева, не имея возможности более сдерживать себя, — грязная ложь!» Тогда кардинал, по-прежнему настаивавший на своем, взглянул на королеву нагло и надменно. От этого взгляда она изменилась в лице. Король приказал Роану покинуть зал.
Королева была на грани истерики. Позже она призналась мадам де Кампан, что ей стало страшно. Мария-Антуанетта прокручивала в голове разные мысли, что еще более пугало ее. Ведь если основным мотивом интриги было желание унизить королеву в глазах короля и всей Франции, кардинал будет продолжать настаивать на том, что у королевы есть это ожерелье.
Король и его министры от изумления не могли произнести ни слова. Барон де Бретель предложил арестовать кардинала. Король согласился. Приказ был отдан герцогу де Виллеруа, капитану придворной гвардии, — кардинал Людовик-Эдуар де Роан, принц-епископ Страсбурга, кардинал Франции должен быть взят под стражу. Дверь королевского кабинета распахнулась и барон де Бретель громко объявил: «Арестовать господина кардинала!». Никогда еще Виллеруа не приходилось выполнять столь ответственное задание. Бретель торжествовал. Королева чувствовала, что победила, но до сих пор содрогалась от возмущения и гнева. «Ни титул, ни пурпурная лента никогда не укроют преступника от правосудия, пусть об этом знают вся Франция и вся Европа», скажет она мадам де Кампан. В Зеркальной галерее царила полная тишина, все были ошарашены. История с ожерельем закончилась, но скандал только начинался. Ни король, ни королева, ни даже барон де Бретель не могли представить какой!
Роана окружил караул, испытывая вполне понятный ужас, он повернулся к стене, якобы поправить свои подвязки. Ловким движением извлек откуда-то клочок бумаги, нацарапал на нем несколько слов и незаметно отдал его своему слуге. Тот на повозке помчался в кардинальский дворец, передал записку Жоржелю, который поспешно сжег письма из маленького красного портфеля. К трем часам дня кардинал прибыл к себе в сопровождении графа д'Агу, помощника начальника королевской гвардии. Несмотря на инструкции, последний все же оставил заключенного на несколько минут одного. Так что Жоржелю хватило времени сообщить ему о том, что компрометирующие бумаги уничтожены. Через час прибыли барон де Бретель и лейтенант полиции Тиру де Кроен вместе с секретарем. Министр начал искать документы, подписанные Марпеи-Антуанеттой, все бумаги кардинала и Жоржеля были опечатаны. В тот же вечер кардиналу разрешили встретиться с родственниками. Принц де Субиз, его кузен, в тот же день явился к королю. Людовик XVI рассказал все, что знал. В семьях Роанов и Субизов царила полная паника. Было решено любой ценой спасти честь семьи. В половине двенадцатого ночи кардиналу сообщили, что завтра его поместят в Бастилию. Это была катастрофа.
Началось официальное расследование. Арестовали графиню де ла Мотт, игравшую роль посредника в этой истории, которая входила, судя по всему, в число ближайшего окружения кардинала. Из собственного дома 18 августа она была препровождена в Бастилию, в то время как ее муж спешно уехал в Англию. В тюрьму были отправлены также граф Калиостро и его жена.
Убежденный в виновности Роана, Бретель хотел, чтобы процесс начали немедленно, не дожидаясь результатов допросов и без нужных бумаг. Поскольку кардинал обвинил Бретеля, а заодно и Тиру де Кросна в чрезмерной личной предвзятости, Людовик XVI принял протест. На место Бретеля и де Кросна были назначены Вержен и маршал де Кастри. Процесс начался 17 или 18 августа. Из дневника маршала де Кастри мы можем самым подробным образом узнать, как это происходило. 19 августа Роан спросил министров, как ему следует теперь к ним относиться — как к друзьям или как к судьям. На что они ответили: как к министрам короля — и посоветовали ему говорить правду. Поскольку Роан очень беспокоился о том, что его слова могут быть неверно истолкованы, маршал де Кастри объявил ему, что показания будет записывать писарь — это явится основой дела. «Итак, протокол либо оправдает вас, либо обвинит. Следовательно, вы не сможете ни оправдать себя необоснованно, ни утаить правды». Исповедь Роана обоим министрам была очень мало похожа на обычные показания в судебных делах.
