В Париже их ждал Лафайет. Карета короля проезжала сквозь толпы парижан, которые ждали возвращения беглецов. «Это был один из самых грустных моментов, которые я помню, — напишет через 30 лет генерал Тибо. — Я видел в глубине кареты Людовика слева, с непокрытой головой, справа Мария-Антуанетта с дофином на коленях. Казалось, что карета ехала на плаху». Кортеж остановился перед статуей Людовика XV, у входа в сад Тюильри, который был полон людей.
Без четверти восемь королевская семья стояла у ворот дворца. Несмотря на все меры предосторожности, Лафайет очень боялся беспорядков. Для успокоения народа им было разрешено войти в вестибюль.
Измученные, уставшие, покрытые дорожной пылью, с воспаленными глазами король, королева, Елизавета и королевские дети вошли в комнату короля. «Мария-Антуанетта была взвинчена гораздо больше, чем король, однако не теряла достоинства, несмотря на то, что ее сердце разрывалось от ненависти и гнева».
Обращаясь к депутатам, которые ждали короля в его апартаментах, Людовик XVI вновь пытался оправдать свое путешествие в Монмеди. Однако Лафайет в который раз представил убедительные доказательства, подтверждающие его вину. Людовик XVI заявил Лафайету, что он был прав, и это путешествие доказало, что французы были не согласны с его мнением. Слуги короля, как ни в чем не бывало, ждали приказов своего хозяина. Согласно неумолимому Этикету, они приступили к вечернему туалету короля. Королева удалилась в свои апартаменты принять ванну.
«Я скажу Вам, что люблю Вас, поскольку у меня есть время только на это. Чувствую себя хорошо. Не беспокойтесь обо мне. Я хотела бы знать, как Ваши дела. Напишите мне на адрес господина Броуна, […] в двойном конверте на имя господина Гужена. Передайте мне через посыльных, на какой адрес я могу написать Вам, поскольку я не могу больше жить без этого. Прощайте мой возлюбленный, самый близкий мой человек. Люблю Вас всем сердцем». Какие короткие и простые слова, но сколько чувств! В этом послании больше всего поражает не лирика, а скорее крик души автора, заставляя еще долго плакать тех, кто в конце XVIII века читал это письмо. Нельзя не упомянуть о Марианне Алькофорадо, которая нашла это короткое послание королевы Франции человеку, которого она любила и которого она боялась не увидеть больше никогда. 4 июля 1791 года, примерно через неделю после возвращения из Варенн, Мария-Антуанетта позволила себе свободно переписываться со своим возлюбленным. Несмотря на суровость жизни в Тюильри, она уже отправила два нежных и любящих письма Ферзену. «Молитесь за нас, полагайтесь на нас; мы пока еще живы. Поговорите со своими родственниками о возможных вмешательствах извне. Если они боятся, нужно убедить их, — писала она ему 28 июня. — Я существую лишь мыслями и волнениями о Вас! […] Не выходите из дворца ни под каким предлогом». Больше она не была королевой-победительницей. Убитая горем, преждевременно постаревшая, униженная, она продолжала жить лишь «любовью к детям и к своему рыцарю Ферзену».
С того момента, как королевская семья вернулась в Париж, ее положение стало значительно хуже, чем до отъезда. Несмотря на то, что декрета об аресте не было, Людовик XVI, Мария-Антуанетта и дофин находились под присмотром офицера, назначенного Лафайетом. Королевская семья (за исключением, дочери и сестры короля) тоже была под арестом. Тюильри напоминал теперь тюрьму. В саду стояла стража, на всех этажах, вплоть до самой крыши, дежурили часовые. Нельзя было ни войти, ни выйти из дворца без особого разрешения. Все посетители тщательно проверялись. Двери закрывались на двойные замки. Ни один жест монархов не мог проскользнуть мимо бдительного ока стражников. Когда королева поднималась к дофину по внутренней лестнице, ее сопровождали четыре офицера. Один из них стучал в дверь и громко кричал: «Королева!». Офицер, который дежурил в комнате дофина, открывал дверь, и Мария-Антуанетта входила в комнату вместе со своей стражей. Если юный принц хотел отправиться к матери, происходила та же сцена. Во время этих визитов Мария-Антуанетта не могла разговаривать с мадам де Турзель, однако ей было разрешено заниматься детьми. После возвращения из Варснпа королева должна была терпеть присутствие офицеров постоянно, даже дверь в ее комнату должна была оставаться незапертой, когда она спала. Лафайет отдал приказ ослабить слежку: стражники уходили и дежурили лишь у входа в апартаменты, когда королева отправлялась в кровать. Тем не менее дверь оставалась открытой, так чтобы офицеры могли видеть королеву. Ночью, когда королева читала, один из этих мужчин бесстыдно усаживался на ее одеяло, поскольку ему было удобно. Чтобы защитить себя от этой бесцеремонности, королева поставила кушетку своей горничной рядом с кроватью. В то время как королевская семья жила в унижении и лишениях, вопрос режима и власти был поставлен на Собрании. Можно ли было оставить монарха, после того как он в своем манифесте отказался от принципов конституционной монархии? Появилась возможность установления республики. Левые призывали именно к этому. Но умеренные депутаты были настроены на то, чтобы любой ценой спасти конституцию, которой был нужен такой слабый король. После долгих дебатов Собрание решило выслушать мнение короля.
