Обеим сторонам нужно было еще хорошо поработать над деталями договора, чтобы закрепить этот, замаячивший в будущем мир. Еще во время переговоров под Москвой Жолкевский на ряд обсуждавшихся статей честно заявлял, что ему о том «от короля науки нет». Собственно, ради заключения мира и должно было отправиться посольство боярина князя Василия Васильевича Голицына и митрополита Филарета к королю под Смоленск. Впрочем, гетман имел еще один резон снарядить столь великолепное посольство к королю. Позднее он ставил себе в заслугу, что ему удалось «выманить» из Москвы обоих «соперников» королевича Владислава.
Условия призвания королевича Владислава на русский престол, которые собирались обсуждать с королем Сигизмундом III московские послы, во многом были продиктованы желанием избежать ошибок предшествующих лет Смуты. Особенно боялось боярское правительство повторения неудачных опытов «Ростриги», открывшего подданным Речи Посполитой свободную дорогу в Московское государство и укрепившего этот союз брачными узами с Мариной Мнишек. Поэтому во все договоренности включали условие крещения королевича Владислава «в нашу православную хрестьянскую веру греческаго закона». В наказе, выданном послам, отправлявшимся под Смоленск, пошли еще дальше и предложили договориться о том, чтобы отступников из числа жителей Московского государства, которые «похотят своим малоумием от греческие веры отступити к римской вере, и государю королевичю Владиславу Жигимонтовичю поволити бояром и всей земле таких казнити смертью». Не могла быть забыта и роль воеводы Юрия Мнишка. Желая сразу же установить пределы влияния панов-рад на московские дела, бояре требовали от пятнадцатилетнего королевича, когда «приспеет время» ему «женитися», чтобы он вступал в брак «изобрав в Московском государстве православные хрестиянские греческие веры». Предвидя возражение панов-рад «о королевичеве женитве», в наказе боярину князю Василию Васильевичу Голицыну написали: «Только он, государь, женитца, изобрав в Московском государстве, и ему, государю, то будет ко всякому добру, и всем людем Московского государства о том будет радостно; а только ему, государю, женитися в ыном государстве и не из греческие веры, и то будет Московского государства людем сумнительно для крестьянские веры» [395]. Так спустя несколько лет «откликнулась» свадьба царя Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек, заставившая изменить взгляды московских жителей на браки своих государей с иноземными подданными другой веры.
В случае возникновения на переговорах с панами-радой вопроса «о заплате найму на тех польских и литовских людей, которые были с вором», московские послы не должны были соглашаться на выдачу денег. Наемникам пришла пора отвечать за свои «подвиги», яркий перечень которых был приведен в наказе боярину князю Василию Васильевичу Голицыну: «Сами то можете разсудити – за то ли тем людям наем давати, что они без королевского повеленья и без рады Речи Посполитые пристали к вору и кровь крестьянскую многую пролили, и Московское государство разорили, многие городы и места повоевали и пограбили, и монастыри великие обители выграбили, и раки чюдотворные золотые и серебряные поимали, и оклады от образов золотые и серебряные, и сосуды церковные и казны монастырьские, от многих лет собраные, розграбили и до конца святые места разорили? Такое зло починили, сложася с воры, чего в Росийском государстве искони не бывало. Да сверх того имали они же наем на воре, збирая с Московского государства з городов». Более того, ко времени отправки посольства к королю уже накопились новые случаи бесчинств польских и литовских наемников, оставшихся с гетманом Яном Сапегой: «Да и ныне те польские и литовские люди, которые были с вором, мимо гетманское утверженье, Московского государства многие городы и монастыри разоряют и пустошат, и кровь крестьянскую проливают и в плен Московского государства людей ведут» [396].
Московские бояре то ли побоялись упомянуть, то ли еще не успели получить достаточного представления о начинавшемся хозяйственном терроре королевских людей, налагавших на города, присягнувшие королевичу Владиславу, непосильные контрибуции, напомнившие о тушинских временах. Более того, по прошествии двух лет режим Вора казался даже более щадящим, чем правление оставшегося в Москве «в гетманское место» Александра Госевского. И так не все были довольны в государстве присягой иноземному королевичу, тем более что детали договора широко не обсуждались. Поэтому еще во времена стояния «царя Дмитрия» под Москвой к нему переходило немало городов, в том числе из Замосковного края, выступавших традиционно на стороне царя Василия Шуйского (например, Владимир и Суздаль). Чем сильнее из Москвы насаждался оккупационный режим фуражиров королевских отрядов, тем больше становилось сторонников у калужского «царя», у которого при всех прочих недостатках было главное преимущество – его «прирожденность» (мнимая, конечно).
