С величайшими предосторожностями четыре женщины, подняв недвижного баска, взгромоздили его на спину мула, и маленький караван тронулся в путь. Время от времени Флор подбегала к реке, мочила в холодной воде платок и клала его на лоб Антонио. Спутницы ее бережно поддерживали голову несчастного.
Спустя четверть часа они уже звонили в колокольчик возле ворот монастыря. Но здесь их встретило неожиданное препятствие. Сестра-привратница увидела в глазок, что монахини вернулись в сопровождении двух цыганок, ведущих на поводу двух мулов. Через спину одного из животных было перекинуто тело мужчины. Похоже, что тот был мертв. Осенив себя крестным знамением, привратница вскрикнула от ужаса… и отказалась открывать!
Согласно уставу, мужчины не смели переступать порог обители. Правда, сестра-привратница не была уверена, что этот запрет распространяется и на покойников тоже, но на всякий случай она решила не впускать чужих. А если монастырские ворота заперты, то попасть внутрь можно, лишь обзаведясь крыльями.
Благодаря толстым стенам и высоким башням с бойницами монастырь Санта-Мария-Реал больше напоминал крепость, чем прибежище смиренных служительниц Господних. В его архитектуре причудливо соединились устремленная ввысь готика и византийская приземистость зданий. Построенный в XII веке, он, по мнению историков, был не менее примечателен, чем древняя обитель Мирафлорес.
В монастыре Санта-Мария-Реал жили монахини-цистерцианки. Главной в обители была мать-настоятельница, которой все члены общины беспрекословно и смиренно повиновались.
Итак, сестры вели переговоры с упрямой привратницей, а донья Крус кусала губы и от нетерпения топала своей изящной ножкой. Наконец на шум к воротам вышла сама мать-настоятельница. К счастью, в то время во главе обители стояла женщина благородная и великодушная, принадлежавшая к одному из самых знатных семейств Испании. Звание настоятельницы богатейшего цистерцианского монастыря наделяло ее исключительно широкими правами. Она могла говорить на равных даже с коронованными особами, юрисдикция ее распространялась сразу на несколько монастырей ордена. За свои действия мать-настоятельница была ответственна только перед трибуналом инквизиции. Обладая широкими взглядами, она при необходимости закрывала глаза на неуклюжие запреты монастырского устава.
Увидев честные и открытые лица девушек, цыганский наряд которых сразу показался ей маскарадом, и, узнав, что речь идет об оказании помощи умирающему христианину, она без колебаний приказала открыть ворота.
– Входите, дочери мои, – проговорила она, – ибо я уверена, что помыслы ваши чисты. Что привело вас к нам?
– Нам нужно вылечить нашего друга, – смиренно ответила мадемуазель де Невер, – и укрыться от преследований наших врагов.
– Добро пожаловать, – ответила аббатиса. – И да пребудет с вами мир.
Тяжелые ворота захлопнулись за подругами, отгородив их от мирских забот и суеты. Почувствовав, что им, наконец, ничего не угрожает, Аврора и Флор приободрились.
Монахини призвали старенького лекаря, который обычно пользовал сестер, когда те заболевали, и поручили баска его заботам.
Прошли долгие часы, прежде чем раненый очнулся.
– Где я? – спросил он, озираясь по сторонам.
Подобный вопрос обычно вызывает у читателя улыбку, ибо романисты часто совершенно не к месту вкладывают его в уста своих героев. Однако мы считаем, что в нашем случае он вполне оправдан: сознание вернулось к Антонио Лаго, он открыл глаза и увидел, что лежит в незнакомой комнате.
У изголовья кровати сидела донья Крус и ласково улыбалась ему. В памяти Антонио всплыла страшная картина поединка с бандитами, нанятыми Пейролем. С трудом шевеля губами, он спросил:
– Где мадемуазель де Невер?
– Рядом, вот за этой дверью.
– Спасена! Благодарю тебя, Господи!.. – с жаром прошептал баск.
– Молчите, вам нельзя много разговаривать!
– А Пейроль?.. – словно не слыша донью Крус, поинтересовался он.
– Пейроль мертв! Я сама убила его! А теперь хватит разговоров, отдыхайте.
С удивлением, смешанным с ужасом, старый врач окинул взором девушку, гордо заявлявшую о том, что ее нежные руки обагрились кровью. Неужели под ее чарующей внешностью скрывалась черная, преступная душа? От такой мысли врач содрогнулся.
