Как в сказке: жил мельник, жил он, жил и умер… Оставил своим трем сыновьям наследство… Младший был у них типа Иван-дурак, младшему достался кот, и был он этим сильно опечален…
Любкин кот прячется с самого нашего прихода. Надо его разыскать, надо найти большую сумку… запихать кота в сумку… Что еще? Миски, корм. Теперь вонючий песок придется убирать, а еще коты линяют и тошнит их в самых неподходящих местах…
В углу Любиного шкафа он лежит на куче одежды и белья. Видимо, стащил отовсюду. Даже пару туфель из прихожей туда припер. Смотрит на меня из темноты как свидетель обвинения. Как чертов грозный судия. И мне теперь с этим жить?
– Вера, как он на меня смотрит… Ведь он же единственный из нас, кто всерьез горюет. В чистом виде горюет, без самоанализа и всяких психологических переливов. Для него эта квартира была самым прекрасным местом в мире.
Тут я сажусь, к Вериному очевидному гигиеническому ужасу, прямо на незастеленную постель, на которой Любка болела, с которой ее санитары увозили. Сижу на смертном одре. На Любиных стареньких, застиранных простынях. По-моему, Верка ей и подарила на новоселье, когда она наконец-то развелась.
Предполагалось тогда, что мы обе разведемся. Я ей все втолковывала: дети выросли, позорно губить свою оставшуюся жизнь на моего самодовольного дурака или на твоего змея неблагодарного. Я тогда много читала про женское движение и Любке предсказывала: освободишься от своего семейства и расцветешь. Мы похудеем, станем опять молодыми, будем вместе путешествовать, в Италию поедем, во Францию – две свободные женщины… Ну убедила, она в конце концов развелась, и что? Прокуковала десять лет в темной квартире. О своем Сереженьке стареньком-несчастненьком беспокоилась. Себя же виноватой считала. Дети на нее окрысились.
Сама-то я откладывала, обдумывала, мусолила, чувства питала… так и не решилась оставить своего, уже и не красавца. Теперь поздно, теперь так и доживаем. А зачем мне нужно было, чтоб Любка непременно развелась? Неужели я на ней свои несбывшиеся мечты разыгрывала? Что же я наделала, что я наделала… И теперь мне в наказание кот. Сюсюкать я с ним не стану, буду ждать, когда помрет.
Вот а теперь я почему-то плачу.
– Наденька, Надюшенька, ну чего ты, не надо…
– Вера, не утешай ты меня, пожалуйста. Это мне не Любку жалко. Я устала. Вообще устала, понимаешь? Окончательно. Эмоции у меня все давно кончились. Любы на свете нет, я перед ней виновата, ну и что? Жил мельник, жил он, жил и умер… Младшему достался кот, и был он этим сильно опечален…
– Ты просто замучилась. И ты выпила слишком много – встань, пожалуйста, с этой постели, я застелю – ты никогда меня не слушаешь, я же тебя предупреждала. Я вот себе позволила только один бокал, потому что в нашем возрасте не следует…
– Вероника, дорогая, а что следует? Что в нашем возрасте следует? Помнишь, как жить хотелось? Нет, ты помнишь, как жить хотелось? Или тебе даже и не хотелось особенно ничего и никогда? Тебе-то что, ты молодости не теряла, у тебя ее вообще не было!
Это не вполне справедливо и не очень тактично – Веру аж передернуло – ну и что? Оставила мне Люба наследство: кота и нудную Веронику…
– Я думала – уеду отсюда и все, все это забуду! Почему ничего никогда не кончается? Не хочу я становиться старухой с котом! Это Любка будет на меня смотреть из своего вечного небытия! Почему у нее жизнь была такая нелепая и убогая? Цыганка нагадала? Бабочка крыльями намахала, как в теории хаоса?
– Надя, что ты мелешь! Какая цыганка, какая бабочка, какой хаос? Неприятно даже слушать, как можно дурно говорить об умершей! И зачем ты нас сравниваешь с животным, это нехорошо… Конечно же, мы скорбим о Любочке.
– Скорбим? Ты что, речь толкаешь на панихиде? С глубокой скорбью… Животное-то честно скорбит, а мы только и мечтаем, чтоб дверь запереть, сдать ключи и забыть! И, надеюсь, искренне надеюсь, больше не встречаться! Вот ты, Вероника, ты за всю свою жизнь что для Любки сделала? Водила ее в дорогие рестораны? Она там только мучилась, в какой руке нож держать, в какой вилку!
– Надежда! – говорит вдруг Вера таким ледяным тоном, как будто подчиненному сообщает об увольнении. – Прекрати истерику немедленно! Старухой с котом ты не хочешь быть? Что ты выпендриваешься, юную студентку из себя строишь? У меня есть для тебя новость: с котом или без кота, старухой ты будешь! А ты Любе помогла чем – заумными лекциями? Советами по телефону? Говоришь о ней без уважения, о муже собственном всю жизнь одни гадости, а уж обо мне! Я ведь знаю! Ты даже не понимаешь, что Люба покойная была исключительным человеком. Она в моей жизни была единственная, кто знал… ладно, не твое дело. Любочка тревожилась о тебе, о твоих вечных депрессиях, просила тебя не оставлять. А ты хоть подумала, что у нее медицинской страховки не было? Что ты так смотришь? Ах ты не знала! Это же мелочи быта, а ты у нас самая умная, не от мира сего! Больничные счета, как ты думаешь, кто в результате оплачивал? Со специалистами консультации? За квартиру кто платил? Я понимаю, у меня большие ресурсы, я не сравниваю. Но про кота жаловаться! Есть такая вещь, Надя: буржуазные ценности. Да-да, буржуазные! Помощь друзьям и родственникам, благотворительная деятельность. Правила поведения любого порядочного человека в буржуазном обществе. Да, я рада, очень рада, что у меня есть материальные средства! Можешь считать меня мещанкой. Ну вот, теперь и я вся в соплях… Напилась ты, Надежда, напилась, как всегда, наговорила такого, что у меня буквально в глазах потемнело, буквально ноги подкосились… А мне нельзя рисковать своим здоровьем, на мне бизнес, на мне сотни людей с семьями! И вообще – что ты знаешь о теории хаоса? Экзамен по высшей математике, может быть, ты сдавала, не я? А? А? Мусорный мешок я сама вынесу, ты все равно забудешь.
