«Как же я дошла до такой жизни? — в тысячный раз спрашивала она себя. — Как случилось, что мои мечты и планы привели меня на эту жуткую развилку?»
Ответ был всегда одинаков, и сегодня вечером тоже. Она уже десятилетиями не позволяла своим сокровенным мечтам вести ее по жизни. Вместо этого она предпочитала решать сиюминутные проблемы, а в личной жизни довольствовалась тем суррогатом, который предлагала жизнь.
«Вот кем становишься, когда лишен возможности выбора, — устало думала она. — Остаточным продуктом с печатью той проклятой Катастрофы».
И снова она завладела ее мыслями. Катастрофа, главный и роковой момент ее жизни.
С ранней юности она мечтала стать скрипачкой. Музыка была естественной средой в ее семье, Фредрика вместе с братом фактически выросли за кулисами больших сцен, где вместе с отцом поджидали маму после концерта или выступления.
— Видишь, как мама играет? — шептал папа с затуманенным от гордости взглядом. — Видишь, она живет ради этого?
Тогда Фредрика была еще слишком маленькой, чтобы понимать, о чем толковал отец, но с годами ее все больше одолевали сомнения: жить только ради того, что делаешь, — правильно ли это?
И что за мечты и стремления были у самого отца? В испуге она поняла, что ничего о нем не знает. Может, он не имел иных амбиций, кроме как следовать за женой по всему миру, любуясь, как она блистает то перед одним залом, то перед другим? Положение вещей, конечно, изменилось, когда дети пошли в школу. Мама реже соглашалась на предложения из-за границы, и дети наконец осознали, что у папы тоже есть работа. Папа уходил туда в костюме и что-то продавал. Вроде бы успешно. Потому что они жили в достатке.
Фредрика начала брать уроки игры на скрипке уже в шестилетнем возрасте. И впервые испытала то, что называется любовью с первого взгляда. Она полюбила и скрипку, и учителя, считавшего ее способной ученицей, судя по тому, что он оставался ее учителем до самой Катастрофы. Потом он находился рядом с ней во время курса реабилитации, приободрял ее, уверяя, что есть шанс окончательно восстановиться.
«Но он ошибался», — подумала Фредрика и закрыла на секунду глаза.
До сих пор, спустя много лет, картина произошедшего то и дело оживала в памяти. Занос автомобиля, переворот и падение. Твердая земля, лыжи, торчащие из багажника на крыше. Нескончаемый крик подруги, увидевший изрезанное стеклом лицо матери, прижатое к боковому стеклу. И отчаянная борьба пожарных:
— Машина в любой момент взорвется к черту, нужно срочно их вытащить!
Иногда она жалела, что ее вообще высвободили из той машины, потому что жизнь после этого все равно стала не в радость: после перелома левая рука так окончательно и не восстановилась. Несмотря на то что борьба за руку стала в какой-то момент единственной целью ее жизни.
— Рука нормально работать не сможет, — огласил свой приговор врач. — Ты сумеешь без проблем играть несколько часов в неделю, но несколько часов в день? Исключено. Начнутся боли, которые в дальнейшем станут невыносимыми. К тому же ты рискуешь перетрудить руку, и она вообще слушаться перестанет.
Он, конечно, не понимал, что говорит. Вообразил себе, что она благодарна, что рада, что выжила. Что счастлива, что не погибла, как брат подруги. Но Фредрика подобных эмоций вовсе не испытывала.
«Ни тогда, ни сейчас», — грустно подумала Фредрика, сидя на диване в своей тихой квартире.
Она решила, что не станет играть на скрипке для удовольствия, если нет возможности превратить музыку в дело жизни, профессию. И после Катастрофы она не притрагивалась к инструменту. На самом верху гардероба, в дальнем углу, лежала ненастроенная скрипка и ждала.
Фредрика легонько провела ладонью по животу, где покоился ребенок.
— Если попросишь как следует, может, я тебе чуть-чуть сыграю сегодня, — прошептала она. — Может быть.
Часы успели пробить шесть вечера, прежде чем Алекс оказался дома. Жена Лена встретила его в коридоре. В квартире сильно пахло чесноком.
— Сегодня у нас итальянский ужин, — улыбнулась она, когда он поцеловал ее. — Я достала вино.
— Мы что-то празднуем? — удивился Алекс.
